Бразилия и бразильцы
Шрифт:
— А не сядем ли мы на мель? — спрашивает дона Луиза.
Всезнающий Алмейда успокаивает ее, заверяя, что глубина канала не менее пятидесяти метров.
Канал, по которому медленно ползет «Лауро Содре», обступил суровый и мрачный лес. Алмейда говорит, что этот лес — береговой, растущий на непостоянной, зыбкой границе земли и воды. Этот лес, пожалуй, самый неинтересный. Настоящий амазонский лес можно увидеть дальше от берега, где земля повыше. А здесь, на вечно затопленном побережье, могут расти только те деревья, которые способны перенести многомесячное пребывание в воде. А таких не так уж и много. Алмейда показывает нам одно из них — пальму имбаубу. Она хорошо
Мы разглядываем мрачный молчаливый лес. Здесь не слышно пения птиц, не видно цветов. И воздух напоен не лесными ароматами, а запахами гнили. Чем-то безжизненным, могильным веет от этого фантасмагорического сплетения голых стволов, перемазанных илом, воздушных корней, серых лиан.
— Вот туда дальше, — машет Алмейда рукой, — где повыше, начинается настоящий амазонский лес. И более разнообразный, и живой…
Алмейду прерывает голос из динамика: нас зовут на обед.
Меню в ресторане «Лауро Содре», увы, не отличается разнообразием. Его основной и неизменный компонент: вареный рис с фасолью. Иногда к нему подают кусок мяса, иногда — рыбу. В заключение завтрака или обеда стюард Франсиско, не удостаивающий нас чести сменить свою выцветшую куртку, в которой он моет полы в каютах, подает десерт: компот из фруктов. Прихлебывая его, сеньор Алмейда кивает в сторону окна, за которым все так же размеренно тянется назад зеленая сельва.
— Это тоже моя земля.
— Карамба! — восклицает, кокетливо грассируя, Фернандо, проникающийся все большей симпатией к своему собеседнику.
После обеда почти все пассажиры «Лауро Содре» расползаются по своим каютам и дремлют под монотонный стук машин часов до пяти, когда стихает полуденный зной.
«Внимание, сеньора Матильда из Кокала! Твой племянник Жозе выехал вчера к тебе погостить на катере „Тамандаре“. Встречай его в воскресенье или в понедельник, если на то будет воля господня. И не забудь позвать на пристань мужчину, чтобы он донес до дому поломанный велосипед Жозе».
Услышав сразу же после ужина это объявление, наша Матильда, погрузившаяся вчера вечером в Кокале, всплескивает руками. Как же ей быть? Она едет в Оришимину, а племянник десяти лет от роду направляется к ней в Кокал. Да еще с поломанным велосипедом. О господи, да что он будет делать с этим велосипедом в Кокале, где и пешком-то некуда ходить!
Нижняя палуба третьего класса принимает живейшее участие в решении этой проблемы. Кому-то приходит в голову мысль отправить с помощью судового радиста телеграмму на радиостанцию, передавшую это объявление. Но реализация этой идеи стоит денег, которых у Матильды нет. Мария, Кармен и Роза начинают сбор добровольных даяний.
Начинает темнеть. Багровое солнце клонится к верхушкам деревьев слева и чуть впереди по курсу. А разношерстный мирок «Лауро Содре» продолжает жить своей жизнью.
Долгий путь сближает людей. До поздней ночи не стихают в третьем классе голоса бывалых людей, рассказывающих новичкам любопытные истории об окружающем судно мире, в которых фантастическая явь сплетается с почти достоверной фантастикой. Об амазонских дельфинах, принимающих облик прекрасных принцев и похищающих по ночам молодых девушек, и о русалках, которые (вероятно, для сохранения демографического равновесия местного населения) увлекают на дно рыбаков. О муравьях, уничтожающих все живое во время своих переселений, и о змее боиуне, способной проглотить лодку с рыбаками.
Змея боиуна существует только в воображении рассказчиков нижней палубы «Лауро Содре». А вот муравьи, уничтожающие посевы и способные до смерти «зажалить» людей, существуют на самом деле. Так же, как и гигантские бабочки с размахом крыльев до тридцати сантиметров, как жуки-геркулесы пятнадцатисантиметровой длины. Как коричневые мухи мотука, кусающие человека до крови, и осы, которые охотятся за этими мухами и превращают их в пищу для своих личинок. Существуют не в сказках, а в амазонской яви всем известные крохотные птички колибри, вьющиеся возле цветов. Но мало кто знает о том, что злейшим врагом колибри являются пауки. Каким исполинским должен быть этот паук, раскидывающий двадцатиметровую сеть-паутину в чаще сельвы!
Живут на Амазонке такие удивительные зверьки, как ленивцы. Они способны неделями висеть вниз головой на ветке, почти не двигаясь. Много здесь летучих мышей, несколько видов которых называют здесь вампирами: они надкусывают кожу домашних животных или зверей и слизывают сочащуюся кровь. По ночам вампиры могут проделать такую же операцию над спящим человеком.
Амазонка не случайно стала неисчерпаемым кладезем легенд и былей. Эта удивительная река собрала все самое экзотичное, самое необычное, чем богата лесная и речная природа земли. В ее водах обитают две тысячи видов рыб, способных свести с ума самого бывалого рыболова, — от гигантской пираруку — самой крупной из пресноводных рыб, достигающей пятиметровой длины и двухсот килограммов веса, до кровожадной пираньи.
По берегам этой реки раскинулся самый большой и самый слабо изученный лесной массив нашей планеты, в котором ботаники пока что насчитали около четырех тысяч видов деревьев. Кстати, во всей Европе количество видов древесных пород не превышает двухсот.
О чем только не услышишь в третьем классе «Лауро Содре» за четыре долгих часа между ужином и «отбоем».
А когда выключают свет, беседы начинают стихать и люди медленно укладываются по своим гамакам. Во мраке слышны тяжкие вздохи, торопливый шепот молитвы, стоны измученной Лурдес и дружные шлепки: заскорузлыми ладонями пассажиры лупят себя по ногам, рукам, лбу, по потным животам и шеям, давя ненасытных, пьянеющих от человеческой крови москитов.
Постепенно воцаряется тишина и на верхних палубах. Облокотившись на перила, мы курим по последней перед сном сигарете.
— И это все еще идет моя земля, — говорит Алмейда, вытянув подбородок в бархатную черноту ночи, где на невидимом берегу медленно плывет назад огонек.
— Вот это да! — восхищается сеньор Фернандо.
— Но когда же наконец кончится ваша земля? — изумляюсь и я.
— Часам к четырем утра.
Мы молчим. Потом я спрашиваю:
— Ну а туда, от берега в сельву, далеко простирается ваша земля?
— Не знаю, — отвечает Алмейда, затягиваясь осветившей его морщинистое лицо сигаретой.
— То есть как это не знаете? — задохнулся от волнения сеньор Фернандо.
— А очень просто. Когда я делал заявку на эти земли — а было это лет тридцать назад, — никто тут не интересовался, как далеко в глубь сельвы простираются границы твоей фазенды. Земля делилась только по берегу: столько-то миль. А туда, в сельву, сколько освоишь, все твое. Никого это не интересовало. Да и сейчас, пожалуй, не интересует.