Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
– Садись, Миккель.
Миккель сел. Ему дали печенье на тарелке - ешь сколько хочешь!
– и стакан клюквенного морса.
– Спасибо, спасибо, - благодарил он.
– Правда, я дома наелся здорово (две холодные картофелины и глоток кислого молока!). Но все равно спасибо.
Миккель пил морс и на все говорил "да". Туа-Туа улыбалась. А может, она вовсе забыла про заячью лапу?
Еще, чего доброго, вспомнит. Он спрятал ногу под стол.
"Вот уплыву весной в Америку, - подумал Миккель, глотая слезы с морсом.
– Хромой Заяц..." Тут и печенье кончилось.
Учитель сказал:
– Миккель Миккельсон, мы тебя никогда не забудем... А как бабушка поживает?
– Спина все ноет, - ответил Миккель.
– Это от возраста, - объяснил учитель.
– Ты передай ей привет от нас.
Пир кончился. Внизу, на дворе, стояли все ученики.
Миккель расправил плечи.
– Подумать только. Как же ты ее вытащил, Миккель? удивлялись ребятишки.
– А так. Одной левой, - сообщил он.
– Одной левой? Не врешь?
– В пять секунд, - продолжал Миккель.
– Что - долго, да?
Целых три дня никто не вспоминал Хромого Зайца. Миккелю приходилось рассказывать снова и снова: мол, так и так, а она белая, как простыня, а я ее за косу хвать, как потянул, и вытащил...
После завтрака к нему снова подходили ребятишки, но уже не так много. В конце концов им надоело слушать Миккеля, и они ушли за дом, где раскатали ледяные дорожки. А на четвертый день опять воскрес Миккель Хромой Заяц.
– Хромой Заяц!
– неслось со всех концов школьного двора.
Вдруг, когда ребятишки раскричались особенно громко, наверху открылось окно и выглянула Туа-Туа:
– Миккель, пожалуйста, нащепи лучины и принеси сюда!
На дворе стало тихо.
– Сейчас, Туа-Туа, коли уж просишь, - откликнулся Миккель как ни в чем не бывало.
Но в груди у него стало тепло-тепло. Как всегда, когда у человека появляется друг.
Глава восьмая
КОРАБЛЬ СЕЛ НА МЕЛЬ!
Когда на столе появлялся рыбный суп, мысли уводили Миккеля Миккельсона далеко-далеко... От супа пахло морем, водорослями, смоленой лодкой. А в тот день, возвращаясь домой из школы, он еще издали услышал запах рыбы.
Это было второго декабря 1891 года.
С утра собирался шторм. Вода тихо шуршала - начинался ледостав. Плотник сидел с подзорной трубой у своего окна и всматривался в даль. Не иначе, ждал, что покажется шхуна из Америки, и на ней пропавший Петрус Миккельсон. А то и еще лучше: бриг "Три лилии" в целости и сохранности. В самом деле - вдруг!..
У Миккеля защипало в глазах, и он чуть не споткнулся о Боббе, который лежал на пороге и грыз селедочную голову.
Правда, люди говорят: "Бедный Миккель Миккельсон, отец его помер, и мать тоже, остался один, сирота". Но разве "пропал" и "помер"- одно и то же?
Боббе жалобно тявкнул, а бабушка поставила на стол суп и сказала:
Кто лениво тащит ноги
Тот споткнется на дороге!
Сама бабушка была сухонькая и быстроногая. Косматая голова напоминала куст можжевельника, во рту не осталось ни одного зуба. Руки были большие и красные от тяжелой работы и холодной воды.
На дворе стемнело, но кто хочет есть - ложку мимо рта не пронесет. Скоро кастрюля была пуста. Бабушка стала читать молитву, и в тот самый миг, когда она сказала "аминь", прозвучал выстрел. Боббе поднял морду кверху и заскулил.
Миккель притих, как мышонок.
– На море стреляют, - сказала бабушка.
Снова выстрел. Оба уставились в окно и увидели даже, как выскочил огонь из ружейного дула. А затем в сером сумраке вспыхнуло неровное желтое пламя.
– Сигнал жгут!
– закричала бабушка.
– Корабль на мель наскочил! Вот беда-то!
В заливе, на расстоянии пятисот шагов от берега, была коварная мель. Горе тому, кто попадал на нее в шторм.
Бабушка метнулась к двери, а навстречу ей из прихожей уже гремел голос плотника Грилле:
– Скажи мальчонке, чтобы помог мне с лодкой! Она на берегу. Каждая секунда дорога! И пусть захватит штормовой фонарь!
Тяжелые сапоги протопали по крыльцу и ушли во мрак и ветер.
– Миккель... Господи, да что же это?.. Ты слышал... запричитала бабушка.
– Ничего не поделаешь, надо идти. Но в лодку садиться не смей!
Миккель уже обулся.
– Слышь, Миккель? От пристани - назад!.. Надо же, такое несчастье!..
Миккель кивнул. Пальтишко, шапка - готово.
– Смотри берегись...
– причитала бабушка.
– Вот, держи фонарь. И не забудь, что я сказала!
Миккель распахнул дверь, мокрый снег хлестнул его по лицу. Он ухватил фонарь покрепче и побежал к пристани.
"Миккель Миккельсон, - отдавалось у него в груди с каждым шагом, - вдруг... вдруг это "Три лилии"?!"
Свет от фонаря метался по сугробам. А вон и плотник нагнулся над лодкой, пыхтит, толкает.
– Берись!
– крикнул он.
– Поставь фонарь и приподними нос!
Миккель поставил фонарь и взялся за нос лодки. Старые доски заскрипели, лодка упрямилась, не хотела в море, но плотник приналег еще сильнее и заорал:
– Все равно пойдешь, деревяшка немазаная!
Миккель поднатужился.
– Ну-у, пошла!
Шр-р-р-р... Киль прочертил борозду на песке и водорослях и вошел в ледяную воду. Плотник плюнул через плечо.
Хоть бы не протекла! Шутка ли - такое дело! Он мигом достал весла.
– Ставь фонарь на корму!
– крикнул плотник.
– Пусть горит, чтобы знали: тут люди гребут, а не привидения!
Миг - и Миккель вместе с фонарем в лодке. Плотник Грилле согнулся вдвое, налегая на весла. Он и не подумал, что ему нужен только фонарь, а не фонарь и Миккель вместе. А на лодку уже обрушилась первая волна.