Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
– Я тебе перочинный нож отдам, - посулил Миккель. Пошли. И два больших крючка. Ну, хоть ненадолго.
В конце концов Туа-Туа уступила. Они шмыгнули в лес напротив школы и вышли прямо к замерзшему колодцу. Плотник сидел на ведре и приделывал железный наконечник к палке. Глаза у него были красные-красные.
– Коли найдете Шарлотту, ребятишки, - сказал он, - похороните ее честь-честью. Спойте куплетик, она любила песни, и передайте привет от плотника Грилле.
Он стукнул палкой о крышку колодца, так что гул пошел.
– Конечно, она уже немолодая была. Семьсот лет - почтенный возраст для женщины.
– Он тужит, только виду не показывает, - сказала Туа-Туа, едва они зашли за угол.
– Всю ночь не спал, - подтвердил Миккель.
Они не пошли вдоль берега, а свернули к горе, чтобы никто не догадался, что в сарай идут.
– Если зажжем свет, с постоялого двора увидят, - предупредила Туа-Туа.
– А мы мешок повесим, - сказал Миккель.
Они пролезли через пол, как в прошлый раз. Миккель положил доски на место и достал книгу. Руки его дрожали.
– Ух, и тяжеленная!
– Он постучал по толстым коркам. Слышишь, Туа-Туа?
Он постучал еще.
– Что?
– спросила Туа-Туа.
– Отдается как! Дай-ка нож со стола, поглядим.
Миккель получил нож и воткнул лезвие в корку. Послышался треск.
– Постой!
– воскликнула Туа-Туа.
– Тут зарубка есть. Видишь?
Она положила большой палец на чуть заметный вырез и нажала.
– Вот посмотришь, там потайное отделение.
– Она натужилась.
– Никак... не открою...
Миккель сунул в вырез острие ножа и надавил. Крышка, величиной с блюдце, подалась в сторону, и открылось большое углубление.
– Пусто, - сказал Миккель.
– Так и знал. Наверное, капитан здесь свой табак держал.
– Наверное, - согласилась Туа-Туа.
– А может, чернильницу или еще что.
– Миккель перелистал книгу, пока не дошел до страницы с кляксой.
Туа-Туа, сидя на корточках рядом с ним, глядела на полку Симона Тукинга. Готовые кораблики Симон, понятно, унес в мешке. Но несколько незаконченных или неудавшихся остались. У всех, как положено на шхуне, ближе к корме стояла высокая грот-мачта; на борту светился "фонарь" - осколочек красного стекла.
– "Двенадцатое ноября", - прочитал Миккель.
– Это когда шторм начался. Вот так и написано: "Шторм усиливается". Волны как дом! Убрать паруса! Но руль сломался, их понесло прямо на маяк Дарнерарт... на скалы...
– Это все там написано?
– спросила Туа-Туа.
Миккель покачал головой. Лицо у него было задумчивоезадумчивое.
– Я во сне видел, Туа-Туа, потому знаю. В ночь перед рождеством, от часа до пяти, сны всегда вещие. Корабль разбило вдребезги, а люди спаслись. Не веришь, Туа-Туа?
– Отец твой, конечно, спасся, - согласилась Туа-Туа. Капитаны плавают, как рыбы. А ведь твой отец был капитан, верно же?
Миккель подтвердил, что это верно.
– Вот видишь...
– сказала Туа-Туа.
– Растопил бы печку. А то холодно.
– Так ведь дым пойдет, - возразил Миккель.
– Плотник еще подумает, что здесь воры, и выстрелит из ружья.
Он поплевал на пальцы и разделил слипшиеся страницы.
– А накануне шторма они были в порту, готовились к плаванию. Прочитать об этом, Туа-Туа?
Туа-Туа кивнула.
– "Вторник, десятого ноября, - начал Миккель.
– Прозерили бегучий такелаж, окатили палубу, наняли матроса Флейта".
Он послюнявил палец и перевернул лист.
– Следующий день. Вот послушай, Туа-Туа. "Спустили шлюпку, чтобы законопатить щели. Забрали питьевую воду. У матроса Петруса Юханнеса..." В каморке вдруг стало тихо-тихо.
Никогда Миккель Миккельсон не забудет этого мгновения. Жесткий ком в горле, жгучие слезы на глазах...
И нетерпеливый голос Туа-Туа над ухом:
– Ну, что там, Миккель? Почему дальше не читаешь?
Он поглядел на свой указательный палец, потом на буквы. Буквы говорили: "У матроса Петруса Юханнеса Миккельсона удержать половину жалованья за безобразие и шум на шканцах".
Это тебе не сон, черным по белому написано! И ведь что написано: "матроса".
Вот тебе и капитан, которого ты видел во сне, Миккель Миккельсон! С которым ты собирался проехать по деревне на белом коне и всем утереть нос, даже Синтору. Что ты скажешь теперь, Миккель Миккельсон?
Безобразие и шум... "Ясное дело, чего еще от плута ждать?" - подумал он и стиснул зубы. Но... об этом никто не узнает! Он никому не скажет! Даже Туа-Туа.
А вот опять ее голос, как жук настойчивый.
– Ну что там, Миккель? Почему ты не читаешь? Покажи...
– Тут вырвано, - произнес он возможно тверже.
Книга об отце, Петрусе Миккельсоне, захлопнулась. Навсегда. Больше он ее не откроет.
– Я провожу тебя немного, - сказал он.
– Пошли.
Туа-Туа быстро просунула ноги в щель - в каморке было холодно и тесно. Миккель положил книгу на место и вылез следом за Туа-Туа.
– Если встретим плотника, скажем, ходили на лед лисьи следы искать, - предупредил Миккель.
– Лиса всю ночь тявкала.
Он говорил одно, а думал совсем о другом. "Отец... отец... нет, никто не узнает, никто..."
Они шмыгнули через дорогу и зашагали вверх по горе.
Смеркалось, медленно падал снег. На полпути к вершине они вошли в ольховую рощицу. Несколько сухих листьев трепетали на ветру.
Вдруг Туа-Туа остановилась и схватила Миккеля за рукав. На сугробе лежало что-то черное.