Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
Но Миккель уже наелся.
– А коли так, бросим свечу, - распорядился плотник Грилле.
– По обычаю: первую рождественскую свечу в окно, пока не догорела, тогда в следующем году будешь в полном здравии и с рыбой. Открывай, Миккель Миккельсон.
Бабушка вынула трубочку изо рта и сонно глядела на Боббе, который лежал под столом, зажав хвост между ногами. Недаром говорят: собака подчас лучше человека видит. Миккель отворил окно.
Свети, свеча, лети во тьму,
Да будет сельдь в моему дому...
сказал
И полетела свеча мимо старой голой яблони к дровяному сараю. Миккель расплющил нос о стекло и закричал:
– Там кто-то есть, во дворе!.. Нет, вон там!
Он вытянул дрожащую руку, показывая. Свеча зашипела и погасла.
– Ушел, как только свечу бросили!
– продолжал он. Вон, у яблони!
Плотник прищурился, всматриваясь в темноту. Потом снял со стены ружье, положил на подоконник и поплевал на дуло: на счастье.
– Если то живой человек был да честный, ничего с ним не приключится, коли пальну разок в воздух, - сказал он.
– Ну, а коли еще кто, то будет знать, что у нас хватит пороху. Посторонись-ка, Миккельсон!
Ба-ам-м!
Бабушка уронила трубочку во второй раз за два часа. Черепаха проснулась от выстрела и выползла из-под кровати.
– В рождественскую ночь все твари мирно сидят, одни собаки да черепахи угомониться не могут. Шляфе, шляфе!
Миккель поймал Боббе за загривок.
– Если был кто, должны следы остаться, - сказал плотник Грилле, перезаряжая ружье.
– Только погоди смотреть до завтра. Да заприте получше, не ровен час, какой-нибудь мазурик наведается. Спокойной ночи. С праздзшком вас!
На кухне было темно и холодно. Миккель нащепал лучины и растопил. Стало светлее, и керосин дорогой жечь не надо... Он молча разделся и забрался на кровать.
Бабушка пододвинула свою скамеечку к плите, чтобы почитать евангелие. Она была совсем седая, скрюченная, как можжевеловый куст на ветру. А какие худые пальцы!
Но голос звучал ласково. Отсвет пламени играл на морщивистых щеках: бабушка улыбалась.
Миккель лежал и слушал, прищурив глаза. Свет от плиты падал на противоположную стену. Там, в рамке под стеклом, сидел Петрус Юханнес Миккельсон. Он глядел на Миккеля. И получалось, что они вроде как вместе, все трое.
В ту ночь Миккелю снился бриг "Три лилии" и шторм возле маяка Дарнерарт. Плут Петрус Юханнес Миккельсон сидел на поручнях левого борта; волны захлестывали его ноги. Он был бритый, как на фотографии, и зеленый луч маяка освещал бородавку на левой щеке.
Глава одиннадцатая
КУДА ДЕЛСЯ КАПИТАН МИККЕЛЬСОН?
Всю ночь и весь следующий день шел снег. Потом прояснилось, и ударил мороз. Колодец на откосе, выше постоялого двора, замерз. Бабушка заткнула щели в окнах овечьей шерстью, но все равно дуло. Ульрика- Прекрасношерстая ночевала на кухне. Бабушка ходила дома в сапогах, набитых тряпками. Все зябли.
Миккель уже который раз ощущал странную тревогу.
Он думал о словах плотника. Что такое плут, если разобраться? Весельчак, лоботряс или просто пустая голова?
Кстати, что говорил в тот раз на лугу богатей Синтор?.. Надо же, мороз какой!..
Ночью ему опять приснилось, что Петрус Миккельсон подходит к его постели. На этот раз у отца на груди висел плакат с надписью: КОМУ НУЖЕН УПЛЫВШИЙ ПЛУТ?
Миккель задрожал от волнения.
"Когда ты вернешься?.. Когда, отец?" - прошептал он.
"Когда Бранте Клев надвое расколется, - мигнул ему отец.
– Я ведь говорил! Или ты передумал? Не хочешь, чтобы я возвращался?"
"Хочу!" - закричал Миккель и проснулся.
В комнате было холодно, как в погребе. Во сне он сбросил одеяло; ноги даже посинели от стужи.
И поговорить не с кем.
На чердаке постоялого двора валялось всевозможное старье.
Рано утром Миккель прокрался туда, чтобы посидеть, поразмыслить наедине, и нашел в углу кипу бумаги. Она была желтая, с пятнами, но вполне пригодная. Миккель проколол в кипе дырки и продернул веревку. Получилась книга. Если не с кем говорить, то и книга сойдет. На первой странице он написал наискось:
Миккель Миккельсон. Происшествия
На следующий день умерла Плотникова черепаха. Этому событию Миккель посвятил первую запись. Никто не знал, как она спустилась по лестнице и выбралась на волю.
Следы вели на гору, а мороз стоял двадцать градусов.
– Мир ее памяти, - сказал плотник.
– Семьсот лет прожила, не так уж мало.
Учитель Эсберг в тот день пошел в церковь разучивать новогодние песнопения, и Туа-Туа была одна дома, когда пришел Миккель и швырнул снежок в окно.
– Открой, Туа-Туа, поговорить надо!
Туа-Туа спустилась в одних чулках и приоткрыла дверь:
– Папы дома нет, Миккель. Ой, как дует! Тебе чего?
– Выходи, узнаешь, - сказал Миккель.
Воздух загустел морозной мглой, в домах среди бела дня зажгли свечи. Туа-Туа натянула башмаки, надела пальтишко и вышла. Миккель рассказал, что произошло в сочельник.
– Вдруг это был кто-нибудь с заколдованного корабля, прошептала Туа-Туа.
– Ни за что больше не пойду на берег, ноги моей там не будет.
Миккель удержал ее и объяснил, что в лодочном сарае им ничего не грозит, надо только написать на двери "С". "С" означает "сера", а привидения боятся серы, как комары трубочного дыма, - так говорил Симон Тукинг.
– И вообще мне надо посмотреть книгу еще раз, - продолжал Миккель.
– Вот уже три ночи не сплю, все о ней думаю. Ты как думаешь, Туа-Туа, вернется отец?
Туа-Туа нерешительно кивнула.
– Ведь ты лучше меня написанное разбираешь, - уговаривал Миккель.
Туа-Туа продолжала отказываться.