Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
– Неужто сняло корабль с мели?..
– прошептала бабушка.
Миккель кивнул и... поспешно отвернулся, пряча глаза: он припомнил черный предмет, который выронил человек на корабле и который упал прямо в лодку.
Кажется, некий Миккель Миккельсон выбросил чемоданчик в море, когда черпал как одержимый.
Он попытался встать, но широкая бабушкина ладонь посадила его обратно:
– Сиди, сиди! Вот и плотник вернулся.
В кухню ворвался холодный воздух: плотник Грилле распахнул ногой дверь и появился на пороге - промокший до костей, с сосульками в бороде. Он сбросил сапоги и попросил пить. Да погорячее! Потому - промерз, как собака!
Сколько он ни плевался и ни говорил, что это кошачье питье, пришлось плотнику, как и Миккелю, довольствоваться горячим молоком. Он выпил молоко большими глотками, выжал мокрую бороду и сказал:
– Коли пробоин нет, обойдется. Счастливого им плавания!
– Уж не бриг ли то был?
– спросила бабушка.
– Шхуна, - ответил плотник.
– Корпус длинный, крепкий. И надо ведь: нашелся сумасшедший, хотел с палубы вниз прыгать! Десять метров! В шторм!
Миккель вертелся на стуле, как на сковородке.
– А в лодке ничего не осталось?
– выпалил он наконец.
– Как же - вода, - ответил плотник.
– Я вылил. Да еще фонарь разбитый.
– Больше ничего?
– настаивал Миккель.
– Ни крошки, - сказал плотник Грилле.
Согревшись, он пошел наверх, к себе. Миккель слышал, как плотник говорит с черепахой, сбрасывая мокрую одежду. Потом стало тихо.
Бабушка вышла за дровами. Боббе лежал в своем углу и щелкал блох во сне. Миккель сбросил с ног одеяло и прокрался к окошку. Черно. Даже яблонь не видно, а ведь они у самого окна стоят. Ни корабля, ничего...
Хотя нет... В сарайчике Симона Тукинга светился огонек. Что было дальше, Миккель, хоть убей, не помнит.
Глава девятая
КОРАБЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ
Накануне сочельника Симон Тукинг запер свой сарай и пошел через залив на острова. Он нес на спине мешок с корабликами, а в руке держал острую палку, чтобы проверять лед: хоть и крепкий, да кто его знает.
Миккель и Туа-Туа стояли возле тура на Бранте Клеве и смотрели, как Симон становится все меньше и меньше.
Туа-Туа была одна дома, когда Миккель подошел к калитке и посвистел. Учитель Эсберг разучивал псалмы на органе, сказал, что вернется поздно; до церкви было десять километров шутка ли, да еще тащить под мышкой шесть толстых книг.
Туа-Туа взяла из дому хлеба с салом; два ломтя припасла для Миккеля. Но в мороз на воле плохо есть, обветрить губы можно, - так Симон Тукинг говорил. Лучше потерпеть... Миккель бросил на могилу викинга камень и снова стал глядеть на лед.
Три недели прошло, как ветер снял корабль с мели, а о шхуне и о человеке с американскими долларами ни слуху, ни духу. Может, шхуна была заколдованная? У Миккеля пробежали мурашки по спине. Он глянул на Туа-Туа.
– Говори: ты умеешь держать язык за зубами?
– спросил Миккель.
Туа-Туа почесала бородавки - они выросли больше прежнего - и удивленно кивнула.
– Три недели назад на мель наскочил корабль...
– начал он.
– Вон там?
– ахнула Туа-Туа.
– А я и не...
– Об этом только мы знаем, - перебил ее Миккель.
– Мы с плотником Грилле пошли на выручку, но ветер снял шхуну с мели раньше нас. Никому не скажешь?
– Ни одной душе!
– Смотри!
– сказал Миккель.
– Вдруг это и в самом деле заколдованный корабль? Лучше не болтать зря...
Туа-Туа даже побледнела: кто знает, что за народ плавает на заколдованных кораблях?
– А что... оттуда никто не попал на берег?..
– Я ведь сказал "вдруг", - перебил Миккель.
– Может, заколдованный, а может, нет. Здорово он застрял! А потом ветер ка-ак двинет!.. А теперь слушай самое главное.
– Что? Говори, Миккель!
Они сели на камни, и Миккель рассказал о человеке, который просил доставить его на берег и уронил свой багаж в лодку.
– А что он уронил, не знаю, - сказал Миккель.
– Исчезла та вещь.
Странное дело: у него вдруг пропала охота рассказывать дальше.
– Двести долларов давал?
– переспросила Туа-Туа.
Миккель кивнул и проглотил слюну. В животе у него бурчало.
– Если бы мы свезли его на берег, были бы богатыми теперь, - ответил Миккель и подумал о бутербродах, которые нехорошо есть на морозе.
– Вот бы пробраться в сарай Симона Тукинга? А, Туа-Туа? Оттуда здорово мель видно. У него печка есть, тепло.
– Ты с ума сошел!
– воскликнула Туа-Туа.
– И мне к пяти надо дома быть. Кто в чужие дома входит - тех полиция забирает.
– Дом и сарай - большая разница. Пошли, Туа-Туа! Где у тебя бутерброды?
– Здесь!
– крикнула Туа-Туа ему вдогонку и хлопнула по карману пальто.
– Но, Миккель, я бы все равно...
Однако Миккель был уже далеко внизу и ничего не слышал.
– Захвати хворосту на растопку, вдруг печка погасла! Я пойду вперед и...
Ветер унес остальные слова.
Когда Туа-Туа спустилась следом, он уже приставил доску к стене сарая и влез на нее.
– На всякий случай, - объяснил он.
– Заглянуть в окно, проверить, есть ли кто дома... Пусто. Печка топится. Но замок крепкий, он раньше на церкви висел. Пройдем через пол.
– Через пол?
– удивилась Туа-Туа.
– Разве можно?
– Там две доски оторваны, - сказал Миккель.
– И вообще, гвозди не держатся, потому что балки все прогнили.
Он взял Туа-Туа за руку. Они сбежали на лед и шмыгнули под сарай.
– Здесь, - показал Миккель.
– Симон не стал бы ругаться. Сам же говорил, что нельзя есть на воле в мороз. Подай камень.
Туа-Туа принесла камень. Миккель отбил доски.
– А теперь неси два полешка, чтобы было на что стать.