Букет для хозяйки
Шрифт:
Мартта стала что-то долго и подробно объяснять, но Андрей уже ничего не понимал. Он принёс карту-схему и попросил Мартту показать то место, где находится дом её сестры. Мартта ткнула шариковой ручкой, а Ан-дрей обвёл точку небольшой неровной дрожащей окружностью.
– Ich nat"urlich werde (я обязательно буду).
Затем Мартта и Андрей уложили рюмки, посуду в картонные коробки, которые Мартта достала из запертой комнаты, она ловко обвязала коробки липучей лентой. Переоделась в запертой комнате в ту одежду, в которой пришла. Андрей помог ей снести коробки вниз, на улицу, где стояла машина Мартты. Мартта села за руль, послала Андрею воздушный поцелуй и
XXXVI
Эта нудная неделя, которая медленно тянулась после отъезда Мартты, показалась Андрею самой длинной за всё время пребывания его в Финлян-дии. Он старался заполнить дни этой недели, чтобы время не тянулось так тягостно. Зато он успел сделать много полезных дел и приобретений. Во-первых, он нашёл три бутылки из-под пива, что позволило ему существен-ным образом увеличить свои валютные накопления. Во-вторых, он сходил в офис "Лады" и отдал оставшуюся часть средств, чтобы полностью рассчи-таться за покупку "копейки", ибо понял, что у него не хватит энергии, чтобы искать дешёвый подержанный автомобиль. В-третьих, он, чтобы убить вре-мя, сходил в самый дорогой магазин "Штокман", где увидел много красивых и дорогих вещей, которые он мог бы позволить себе купить, если бы был богатым миллионером. В-четвёртых, он сходил посмотреть (в который уж раз) на памятник Маннергейму, чтобы удостовериться, каков пол коня, на котором сидел верхом маршал. Убедился, что жеребец, и успокоился. В-пятых, успел съездить в последнюю командировку, где подписал документы на приёмку котельной для книгохранилища, получил в подарок от Ойвы Хяркинена две синие сумки для укладки своих вещей (он уже готовился к отъезду на родину). В-шестых, долго наблюдал из лоджии своей квартиры, как рабочие, с помощью лебёдок (не путать лебёдку с женой лебедя), поднимают скрученное в неровную трубу резиново-брезентовое полотнище, с нарисованными на нём как бы настоящими окнами, чтобы закрыть фасад жилого дома, с прикреплёнными к нему трубчатыми лесами и дощатыми настилами, чтобы произвести наружный ремонт этого дома. Наконец, наступил день, когда он решительно отправился за букетом.
Он взял одну из синих сумок, ножницы, перочинный нож и фонарик, ещё тряпицу, чтобы подложить под колени (долго на корточках он сидеть не мог) и не испачкать брюки. И рано утром, когда начало светать, совершил траверс через бугор к стене, перед которой были грядки с дикими розами. Он думал, что в этот час город ещё спит, но жизнь уже била ключом.
Было много людей, гуляющих с собаками (и мешочками для их какашек). Было слышно, как по тротуарам на улице ездят юркие уборочные машины, подметают мусор и убирают опавшие листья. Финляндия, как и другие скандинавские страны, расположена в зоне влияния Гольфстрима, поэтому осеннее похолодание наступает здесь немного позднее по сравне-нию, скажем, с привычным для нас Ленинградом. Наступила золотая осень, "стоял ноябрь уж у двора". Тихо падали листья, кружась в танце вальса. Жёлтые, бледно-красные, багряные, зелёные, округлые, резные - разные.
Андрей спустился по крутой тропе к грядкам. Огляделся - никого. Он постелил на землю тряпицу, опустился на колени и попытался резать стебли роз ножницами. Но стебли были такие твердые, как лыжные палки, ножницы их сминали, но резать были не в силах. Тогда Андрей раскрыл перочинный нож - дело пошло веселей. Он срезал розы в самом низу стебля и укладывал их "валетом" в синюю сумку, чтобы не попортить нежные лепестки. Розы были белые, красные, розовые. Андрей выбирал, чтобы набрать разных. Рассвело, розы стали оживать, издавая волшебный аромат живых цветов.
Вдруг раскрылись ворота, и в открывшийся в кирпичной стене широкий проём въехала машина. Из машины вышли люди и стали что-то горячо обсуждать на финском языке. Может быть, ругались, может быть, просто так говорили взволнованно. Андрею бы встать спокойно и неторопливо удалиться, срезанные им розы были уже уложены в сумку. Но Андрей почему-то испугался и, вместо того чтобы подняться, трусливо лёг на землю и затаился.
Он лежал и с ужасом думал, что теперь всё пропало. Если вышедшие из машины люди его заметили, лежащим на грядках среди цветов, они могут подумать, что кто-то умер или просто неожиданно скончался. И от этого свалился на грядки. И конечно, немедленно вызовут полицию. Ну почему же сразу такая крайность - умер, скончался, окочурился. Возможно, они подумают, что человеку плохо, у него сердечный приступ, и тогда вызовут скорую помощь. А может быть, приедет и скорая помощь, и полиция.
Разразится страшный международный скандал. В газете "Хельсингин Саномат" появится статья: советский специалист попался на воровстве цве-тов. А если эти розы частные, придётся платить штраф. Конечно, большой. Ведь он не безработный, ёксель-моксель. А у него уже не осталось валюты. Придётся отказываться от "копейки". Да чёрт с ней, с этой "копейкой"! Глав-ное, что теперь его, без сомнения, с позором вышлют из страны. Как он после всего этого станет смотреть в глаза послу, Володе Соловейко, Ивану Ивановичу, другим работникам "Проммашимпорта", Ненашенскому? Ойве Хяркинену! Его наверняка исключат из партии. Надо будет тогда застрелиться. Легко сказать: застрелиться. Но для этого нужно иметь револьвер. Где его взять? Можно, конечно, повеситься. Ах, всё это ужасно, ужасно! Ужасно!
А вдруг эти люди его не заметили, вон как они о чём-то громко спорят, у них какие-то важные свои дела. Но нет, они, кажется, разворачивают ма-шину и направляют свет фар в ту сторону, где затаился Андрей. Теперь они его заметили и подходят ближе. Андрей лежал с закрытыми глазами и пы-тался сквозь дрожащие ресницы разглядеть, что происходит. И тут его осе-нило: он стал изображать мертвецки пьяного, который свалился на цветы и "отдыхает". Для достоверности игры он стал бормотать какую-то несуразицу из немецких слов, пускать изо рта слюни и пузыри. И размахивать руками.
Как будто заезжий иностранец (немец) напился финской вкусной водки и свалился в грядки с розами. Андрей так и не понял, поверили или не поверили люди, приехавшие на машине, его "спектаклю", но они, что-то обсудив (уже тихо), сели в машину и уехали, не затворив за собою ворота. Почему они не затворили ворота, мелькнуло в голове Андрея. Они, конечно, поехали за полицией. Но тут Андрей вскочил, как ошпаренный, и, забыв на грядках подколенную тряпицу, схватил синюю сумку и бросился наутёк.
Андрей не помнил, как он карабкался по склону холма, как бежал, сломя голову, как падал, чтобы отдышаться и не получить инфаркт миокарда, как торопливо шёл кружным путём на улицу Сепян-кату, расталкивая прохожих, как они смотрели на него, как на помешанного, и шарахались в сторону.
Очнулся он только тогда, когда закрыл за собою дверь в квартиру. Он разулся, снял испачканный пиджак и брюки, прошёл в спальню и рухнул, как подкошенный, на кровать. Он лежал, глядя в потолок, и старался ни о чём не думать. Он чувствовал некоторое облегчение, но случившееся на грядках с розами продолжало на него давить страшным грузом. Он лежал так, почти неподвижно, часа два. А то и все три. И даже, возможно, четыре.
Наконец мало-помалу он очухался, сознание стало к нему возвращать-ся, и он начинал понимать, что эта страшная история осталась позади. Но ра-дости он не испытывал, потрясение было очень тяжким. Андрей поднялся, пошатываясь, прошёл в ванную, открыл кран холодной воды, наполнил во-дой половину ванны, опустил заглушку стока. Она издала тревожный засасывающий звук. Потом он стал доставать из синей сумки розы и бросать их в воду. Некоторые листья и лепестки оторвались, но Андрей пока не стал их вылавливать, решив отложить всё это на завтра.