Час пробил
Шрифт:
Мне хорошо с Андреем, с ним интересно. У меня есть подруга. Не близкая. Жизнь у нее сложилась не сказать чтобы удачно. Ей уже за тридцать, и, судя по тому, как она ведет себя, она на все махнула рукой — как будет, так и будет. Она много чего видела в жизни, поэтому рискует давать советы. Я очень благодарно слушаю и никогда не перебиваю. Мама говорит: если бог и дал мне хоть какой-то талант, то это — талант слушать. По-моему, вовсе не мало. Правда, не нужно забывать, что когда мы слушаем других, то слышим только себя: все, что нам не подходит из слов говорящего — раздражает, вызывает протест, — просто
Подруга говорит: «Знаешь, за что любят мужчин?» Я, конечно, развешиваю уши. «Некоторых мужчин любят за то, что они умные, некоторых за то, что они красивые, некоторых за то, что они настоящие мужчины — ну, ты понимаешь, что имеется в виду, — некоторых за то, что у них много денег (я знаю, так говорить и думать плохо, но что делать, если это так на самом деле), а некоторых, — говорит подруга и поднимает палец, как моя учительница в первом классе Анастасия Калинична, — за то, что с ними интересно.
Ты понимаешь? Интересно! Тут все: и умный, и красивый, для тебя конечно, и все-все другие достоинства. Вот что значит интересно. С человеком интересно».
Мне интересно с Андрюшей. Вчера мы стояли на мостках, которые выдаются далеко в море. Одни. Солнце только что село. В такое время дня как редчайшее явление природы рождается зеленый луч. Что-то происходит в атмосфере — отражается, преломляется, — и вдруг вспыхивает ослепительный зеленый луч. Ничего подобного с нами не произошло. Хорошо хоть, могло произойти. Стояли вдвоем. Было тихо и красиво: Внезапно потемнело, с моря подул холодный ветер, и лодка, рыбаков, которая до этого казалась украшением такого мирного маринистского полотна, стала утлой, беззащитной перед стихией, как будто молящей о помощи. Ещ, е несколько минут — и стало совсем темно. Побежали валы.
— Когда мне не было двадцати, такие вот штуки, как на волнах, — он показал на пеняициеся загнутые гребни, — назывались коками. Мужчины носили коки.
Я хотела спросить, какие мужчины: умные, красивые или те, с которыми интересно? Вовремя промолчала. Он нервничает, по-моему, если я интересуюсь другими мужчинами, если задаю самые невинные вопросы. Сказала дурашливо:
— Мелкими подскоками бегут волны с коками… Страшно! Темно!
И правда страшно. Стоишь лицом к морю и думаешь: а вдруг тонкого настила за спиной, что ведет к спасительному берегу, уже нет? И сразу почва начинает уходить из-под ног. Я видела людей, у которых начинала уходить почва из-под ног не потому, что так было в действительности, а потому, что в какое-то мгновение им начинало казаться, что у них уходит почва из-под ног.
— Страшно? — повторяет мой Лихов, так я называю его про себя или с близкими подругами. — Страшно? Я тебе не рассказывал о сочинениях Корнелия Агриппы, Парацельса, Альберта Великого?
Мне становится смешно. У меня был знакомый Альберт. Такой вертлявый парень, весь на шарнирах. Жуткий тип. Страшный дурак. Альберт
Прижимаюсь к нему. Накатывает большая волна. Она разбивается о сваи мостков и обдает мелкой, прохладной пылью, солоноватой и пахнущей чем-то первозданным.
Чернокнижники! Альберт, Агриппа… До самого ужина он рассказывает о них. Никогда в жизни мне это не пригодится. Ну и что? Интересно. Чуть не забыла, в какой панике позвонил Харт рано утром, разрушив планы Элеоноры. Ее жалко: стирка, беготня, муж — изматывают. Не понимаю, на что она сейчас живет. — Надо спросить у Андрюши. Розалин Лоу дала ей хоть чуть-чуть денег? Или Элеонора ишачит пока на общественных началах?
А перед сном мы поругались, первый раз серьезно. Идиотский скандал. Без начала и без конца, без причин, но, к сожалению, не без последствий. Он молчал. Лучше бы орал. Потом я сделала первый шаг к примирению. Он тут же пошел на мировую. Мне вовсе не досадно, что первый шаг сделала я. Почему бы нет? Мы всё считаемся: кто должен сделать первый шаг, кто прав, кто виноват. Все считаемся. Пока считаемся, и жизнь пройдет. Тогда уж неважно будет, кто прав, кто виноват. По-моем. у, делать первый шаг навстречу — высшая форма интеллигентности. Я сама это придумала, мне нравится — замечательная мысль. Может, я и не права. Но, если я не сделаю первого шага и он не сделает, то что же будет? Ничего! Глупее не придумаешь.
Примирение было бурным, отчаянно целовались. Опять прибежали на мостки. Было около полуночи. Бушевал шторм баллов семь, не меньше. Самые крупные валы перекатывали через поручни мостков. Мы совершенно промокли, а я в тонюсеньком платье, все прилипло. Не представляете? Ну, вообразите съемочную площадку какого-нибудь датского фильма. Вот оттуда я и была.
Мокрые волосы. Мокрое платье. Море ревет. Редкие огни в стеклянной башне пансионата кажутся далекими и призрачными. Наш дом и вовсе потонул в ночи. Только рука Андрюши соединяет с реальным миром, сухая ладонь и сильные пальцы. Удивительно теплая и сухая ладонь. Непонятно, как можно было не намочить руку? Только не разжимая пальцы на всей нашей пробежке до мостков. Он высвобождает руку, театральным жестом обводит горизонт, и я слышу сквозь гул моря и жалобное завывание ветра, сквозь дребезжание ржавых креплений толстых, но дрожащих от напряжения свайных столбов:
— Трагедия Эсхила! Никак не меньше. Никак!
Дома лежим, насухо растеревшись полотенцами. Ножа красная и теплая. Чуть-чуть покалывает, будто из парной бросалась в бассейн с ледяной водой. Лежим, тесно прижавшись друг к другу, и кажется, что я ощущаю его покалывания. Он держит мою руку. Задевает ухом мое и, не поворачивая, головы, шепчет:
— Быть добрым труднее, чем быть великим.
— А как им стать?