Четвертая Беты
Шрифт:
Его раздумья прервало произнесенное за его спиной знакомое имя.
— Слышал? Отдан приказ об аресте Поэта.
— Аресте! Говорят, Изий велел доставить его в Крепость живым или мертвым.
— Подавится он, ох подавится! Поэта ему не проглотить…
— Интересно, это правда?
— Насчет Мауро? Думаю, что да. Поэт не станет лгать.
— Его самого могли обмануть. Ввести в заблуждение. И потом, нужны ведь доказательства…
— Когда судили Мауро или Тонаку, мы не требовали доказательств. Развесили уши.
— Мы были моложе и доверчивее.
— А не глупее?
Дан хотел было обернуться и взглянуть на беседующих, но тут раздались аплодисменты… нет, не аплодисменты, разрозненные хлопки, да и те сразу смолкли. Дан невольно вспомнил День Большого Перелома.
— Гляди-ка, явился-таки! — удивленно
Как бы то ни было, выбравшись из незаметной двери в глубине трибуны, Изий вышел к микрофону, и вслед за ним потянулись его сотрудники — язык Дана не повернулся выговорить слово «соратники». Он стоял настолько близко, что видел, как Изий облизывает губы, словно не решаясь заговорить, потом тот набрал в грудь воздуху, но вдруг, по тому же неслышному сигналу, над морем голов снова взметнулся частокол рук с растопыренными пальцами — отказ в доверии. Дан опять вспомнил День Большого Перелома. Неужели это тот же народ? Может, и нет, может, тогда на площади стояли и вопили приветствия аппаратчики Лиги, а сегодня… Сегодня здесь все желающие. Другие люди? Но ведь все не могут быть другими, конечно, многие присутствовали и тогда, и сейчас. Так что же, тогда они думали иначе? Или так же, но тогда они не смели, а сейчас смеют — почему? Может, им придает силу упоительное ощущение единства, единство растворило страх?
Изий был бледен. Видимо, народ повел себя непредсказанно, подумал Дан с усмешкой. За его спиной раздался злорадный шепот: «Привыкли к овациям, десять лет ничего другого не слышали и уверились, что и не услышат… Думают, они там — правящая династия и хранители веры, а народ — гретое стекло, из которого что захочешь, то и вылепишь… Шиш!» Неожиданно Изий наклонился к стоявшему рядом коренастому мужчине в темно-зеленой форме, Дан уже знал, что темно-зеленый цвет отличал Наружную Охрану от Внутренней, проще говоря, это была армейская форма, военный проговорил несколько слов в маленький блестящий цилиндрик, по-видимому, какой-то вариант радиотелефона, буквально через минуту из-за опоясывающих площадь зданий показались два ряда темно-зеленых комбинезонов, двинулись навстречу друг другу и сошлись позади толпы. Предали! — торопливо подумал Дан. В этот миг на трибуне появился Маран. Лицо его было непроницаемо, он только обменялся взглядом с крайним из выстроившихся в глубине трибуны охранников и застыл, однако Дану этого оказалось достаточно, чтобы всмотреться и узнать Мита, а затем и других своих учеников, стоявших вперемешку с прочими охранниками, ему незнакомыми. Последним в цепи стоял юный Санта… Юный, юный… Сколько же ему лет?.. И сколько лет самому Марану? Дан прикинул. Во время Перелома Марану с Поэтом было, надо понимать, лет по восемнадцать-девятнадцать, от силы двадцать, продолжительность года здесь примерно такая же… ну да, Марану с Поэтом приблизительно столько же, сколько и ему самому, тридцать один-тридцать два, пусть тридцать три… Дану стало неуютно. Что он… ну получил образование, стал астрофизиком и… Что он еще успел? Объездил родную планету, как все, уже в школе, побывал мимоходом еще на двух… турист, зевака! А дело, какое он сделал дело? Поработал полгода на базе? Медленно, томительно медленно взрослеем — слишком долго живем? В чем причина, в старении цивилизации? Или просто он сам инертен и пассивен по натуре?
Изий наконец заговорил, и Дан отвлекся от своих невеселых мыслей.
— Не думал я, что тринадцать лет борьбы и лишений, свершений и побед, — голос дрогнул, был то ораторский прием или подлинное чувство? — что тринадцать лет совместных радостей и тревог, — голос окреп, обрел уверенность, — могут быть столь быстро и легко забыты, что от тяжкого нашего пути от императорской тирании к торжеству свободы и равенства, пути, который мы прошли с вами плечом к плечу, можно отречься, и во имя чего? — Он сделал картинную паузу, но не рассчитал, вместо торжественной тишины — внезапный крик «Вагра!» Военный и стоявший рядом с тем Начальник Охраны торопливо зашарили взглядами по толпе, но другой крик в дальнем конце,
— Вы кричите «Вагра»? — сказал он надменно. — Но что такое Вагра? Сколько шуму из-за нескольких мешков зерна. Вы говорите, что они заработали их? Правильно. Но разве в нашей стране хоть один человек получает то, что заработал? Нет. — Смелый ход, озабоченно подумал Дан. — Нет! А почему? Почему? Кто мешает нашему движению вперед, к сытой и беспечной жизни? Молчите? Я вам скажу. У нас не будет ни достаточно хлеба, ни прочного мира, пока мы терпим соседство императоров и баронов. Они готовятся взять реванш за прошлые поражения… — Дан хмыкнул, он вспомнил недавние откровения Марана по поводу окончания последней войны. — Они собираются вторгнуться в Бакнию, убивать и грабить, отбросить нас на тринадцать лет назад, к тому, с чего мы начали, к рабскому состоянию, в котором пребывают их собственные народы, они куют оружие и выжидают мига, когда мы проявим слабость… Но это не будет длиться вечно! Мы их уничтожим! Наше право и наш долг — Великий освободительный поход. И мы совершим его! Еще немного терпения и труда, и мы бросим вызов всем этим жалким Ивенам, Илери и прочим тиранам. Бросим вызов и победим, даже если нам придется сражаться против всего мира…
Подобный поворот был для Дана неожиданностью. Как же он упустил столь существенный элемент доктрины? Почему никто не говорил ему об этом? Правда, он читал книгу Мастера. Имперское сознание в обновленной упаковке?
Толпа на площади молчала, казалось, Изий уже торжествует победу. Он снисходительно оглядел стоящие перед ним плотные ряды.
— Но наши враги тоже не бездействуют. Еще три дня назад в столице и государстве царило спокойствие, а посмотрите, что творится сегодня! — он обвел площадь театральным жестом. — Кто бы сумел организовать такое за три дня? Слепому видно — это готовилось давно, тайно, в это вложена уйма денег. Кто бы мог их так щедро потратить? Не знаете? А я знаю. Дерниты. Дерниты заплатили тем… — Его голос потонул в шуме, толпа задвигалась, заговорила, загудела, стоявший рядом с Даном низкорослый бакн с хмурым лицом простонал: «Опять дерниты! И это все, что он может сказать?!» Послышались крики, свист, топот, и тут над площадью прогремел усиленный динамиками голос Поэта.
— Слушайте! Слушайте, друзья! С вами говорит Поэт…
Люди оглядывались, Дан вертел головой, как и другие, пока наконец не понял, что голос идет с верхней точки Башни Зеленого Знамени. Лицо Изия бешено исказилось, Песта, Начальник Внутренней Охраны куда-то побежал, несколько его подчиненных ринулось к башне… впрочем, это было легче сказать, чем сделать, толпа сомкнулась, и продраться сквозь нее оказалось невозможно. Поэт продолжал говорить, его слова камнями падали в наступившее молчание.
— Вчера я держал в руках три документа. На одном из них рукой нашего безвременно ушедшего вождя Рона Льва было написано: «Право вскрыть мое завещание предоставляю моему другу и преемнику Мауро Тону». Но Мауро Тон, законный преемник Рона Льва, избранный Лигой, честнейший человек, заслуживший уважение Лиги и любовь народа, не мог вскрыть это завещание, ибо был предательски убит. Он был убит дважды — не только уничтожен физически, но и подло оклеветан и опозорен. Вы думаете, я голословен? Нет. Хотите доказательств?
Площадь ответила ему единым вздохом. Охранники наконец добрались до башни, но стальная дверь даже не дрогнула под их ударами.
— Сейчас вы услышите важнейшего свидетеля.
Что-то щелкнуло, и тонкий старческий голос торопливо проговорил:
— Я, Нит, личный врач Рона Льва, обязан раскрыть истину. Не знаю, сколько я проживу после того, как будут услышаны мои слова, но мне все равно. Чтобы остаться честным человеком, я прошел через десять лет этой чудовищной каторги, честным человеком я хочу и умереть. Я объявляю вам, бакны: Рон Лев умер от болезни, в своей постели, он не был отравлен, ничья рука не приблизила его конец. После его смерти, когда тело еще не было опущено в землю, от меня потребовали, чтобы я подписал фальшивку, о которой только сейчас узнал, что ее все-таки обнародовали за моей подписью. Клянусь честью, я никогда не ставил своей подписи под этой низкой клеветой, за что и был заключен без суда и следствия сначала в подвалы Крепости Бакна, потом в спецзону высшей секретности Бера-Нет…