Чума в Бедрограде
Шрифт:
И ведь не спросишь.
— Вы намереваетесь ехать убивать Бедроградскую гэбню?
В качестве ответа на этот невинный вопрос Диме прилетело что-то ОЧЕНЬ БЛЯДЬ БОЛЕЗНЕННОЕ по обоим плечам. Он подскочил и оскорблённо завопил. Охрович и Краснокаменный удовлетворённо осмотрели хлысты в своих руках.
— Для начала мы потренируемся.
— У нас теперь нет пистолетов, так что удар должен прийтись точно в цель.
— Вот так — убедительно?
На сей раз хлысты съездили Диме по лицу и шее, и этого он терпеть уже не намеревался, ввиду чего отпрыгнул подальше,
Ларий посмотрел на Охровича и Краснокаменного с откровенной опаской.
— Вы же это не всерьёз, правда?
Разумеется, даже звание головы гэбни (временно безработного) не спасло его от жестокой расплаты за то, что он осмелился заподозрить Охровича и Краснокаменного в серьёзности.
— Представляется, что вооружиться хлыстами в качестве минимального средства самообороны — более разумное решение, чем нам всем хотелось бы думать, — впервые за всё это время подал голос Ройш, неподвижно стоявший у окна. — Мы попытались найти дипломатическое решение, и наша попытка обернулась неудачей. Бедроградская гэбня вполне прозрачно дала понять, что дальнейшее взаимодействие развернётся на силовом поприще.
— Гадская Бедроградская гэбня! — заорали Охрович и Краснокаменный, кидая свои хлысты во всё тот же масштабный мешок и заламывая руки.
— Гадская Бедро-гадская!
Дима не удержался и фыркнул, хотя по-хорошему явно следовало разрыдаться.
Взаимодействие на силовом поприще почему-то не казалось ему обнадёживающей перспективой.
Почему-то вот очень не казалось.
— Я надеюсь, ты шутишь, — Ларий, сокрывшийся от карающих хлыстов за своим столом, откинулся на стуле, аж проехал пару сантиметров по паркету. — Они не станут, не решатся просто.
— Почему нет? — Если бы Ройш не был Ройшем, в его голосе наверняка промелькнула бы досада и даже некоторое раздражение. — Тебе, как и всем присутствующим, известны их методы. Бедроградская гэбня присутствовала на той же встрече, что и мы, они не могли не осознать, что бюрократия исчерпала себя. Проложив себе дорогу легальным образом, они, несомненно, сделают всё, что возможно, чтобы завершить дело образом нелегальным. С учётом того, сколько сил, денег и времени вложено в план по уничтожению Университета, с их стороны было бы попросту глупостью упустить подобный шанс.
— Вы пугаете нас, Константин Константьевич, — завыли Охрович и Краснокаменный.
— Вы звучите как человек, готовый бросить Университет и подкинуть Бедроградской гэбне свой план только затем, чтобы он не сгнил в вашем блестящем уме.
— Как великий стратег.
— Как человек, которому место на какой-нибудь управляющей должности.
— В гэбне, например?
Дима вот сидел, сидел и как раз намеревался намекнуть, что у всей этой большой и печальной проблемы есть простое и очевидное решение, а они, глядите-ка, сами догадались. Он вопросительно посмотрел на Лария.
— Я говорил с фалангами, — решительно кивнул тот. — Честно скажу, по моим ощущениям — они сами в некотором замешательстве. Дали нам три дня, чтобы мы предложили свою кандидатуру на должность четвёртого головы Университетской гэбни. При этом на эти три дня мы действительно не гэбня, оружие нам не полагается, полномочия тоже, но вопрос о том, кто, собственно, управляет Университетом, фаланга старательно обходил. — Ларий оживлённо постучал пальцами по столешнице. — Состав нашей гэбни никогда не менялся. По-моему, им просто не хочется этим заниматься. Надеются, что разберёмся сами, а за три дня ничего не случится.
Три дня, за которые ничего не случится?
По нынешним меркам это довольно остроумная шутка.
— Поправьте меня, если я не вижу какой-то бюрократической наёбки, — осторожно (то есть высунувшись из-за подлокотника дивана, но пока что не целиком) заметил Дима, — но не кажется ли вам, что все проблемы можно решить, позвонив — или написав, или чего там полагается — фалангам прямо сейчас и предложив-таки кандидатуру на должность почётного Максима?
Не в том смысле Максима, что этому человеку полагается сбежать в ответственный момент, а в том, что он станет головой Университетской гэбни. Побег тут ни при чём. Дима вообще уже думать забыл о побеге. Вообще совсем. Сущая правда. И толком не понимал, чего так на Максима взъелся — в основном, видимо, потому, что Максим первым взъелся на него.
Каков запрос — таков ответ, ну или как там полагается говорить в этой стране.
(Пусть никто не поймёт неправильно: Дима всё ещё злился, но злился спустя рукава, по инерции. И всё ещё использовал смешанные метафоры, а вот это уже неутешительно.)
— А давайте выдвинем кандидатуру Дмитрия Борстена? — предложили Охрович и Краснокаменный.
— Он полноценный гражданин Всероссийского Соседства, даром что без прописки.
— Он всегда был без прописки.
— Пропишем его к Ройшу.
— Никто ни о чём не догадается, Ройш вечно укрывает у себя сомнительных мужиков.
— Ещё не старый, а уже такой развратник!
— А по-моему, кандидатура очевидна, — крикнул Дима. И ткнул пальцем в Ройша, если кто не уловил его указующий взор.
(Палец, как и рука, кстати, всё ещё были по локоть в «Вороновом крыле» от Габриэля Евгеньевича. Так тот и сохранится в веках, видимо: стопка высокохудожественных романов и несмываемые чёрные пятна на руке у одного хорошего человека.
Как можно догадаться, все эти разговоры происходили до звонка Святотатыча, который поведал, что Габриэля Евгеньевича нашли в Порту. Потому что после звонка Дима очень не хотел ехать, хотел посидеть ещё немного на кафедре и поговорить, но, конечно, поехал. Почти даже сразу.)
Все обернулись на Ройша.
Всем была, в общем-то, очевидна кандидатура.
Ройш лучше прочих присутствующих (вместе взятых, причём в квадрат) понимает в бюрократических наёбках, Ройш до мозга своих тощих костей университетский, судьба Ройша была предопределена задолго до его рождения.
— Да, — сказали Охрович и Краснокаменный (впервые на Диминой памяти хором).
— Нет, — сказал Ройш.
— А мы сказали — да, — повторили Охрович и Краснокаменный, надвигаясь на него.