Чума в Бедрограде
Шрифт:
Потому что не должны сидеть в гэбнях те, кто делает только то, что может.
Должны — те, кто через «не могу» делает то, что надо.
И это всё никогда не закончится.
Нет, не так; это всё закончится, когда мы победим. Поэтому в план с чумой вбухано столько сил, средств и времени — чтобы уж наверняка, чтобы не пытаться впустую. Раз и навсегда, бляди.
Раз и навсегда, даже если план споткнулся, даже если они как-то узнали заранее, даже если они увильнули. У Гошки по-прежнему есть пистолет, у Гошки по-прежнему есть право его использовать, и, если ничего в ближайшие дни не изменится, он просто пойдёт и последовательно перестреляет университетских на улице, не впервой искать беззащитные мишени.
По беззащитным проще попасть.
И куда проще стрелять по беззащитным, чем напяливать снова тельняшку и звониться в дверь к Шухеру, изображать портового и обиняками выспрашивать об университетских делах.
Впрочем, всё равно лучше и веселее, чем допросы.
Шухер ещё не в курсе (не его это ума дело), но завкафа нашли в Порту — вроде бы даже ещё живого, хотя деталей Гошка не знал, наблюдателям прищемили хвосты достаточно оперативно. Нашли — и Порт тут же объявил экономическую блокаду, даже пикнуть никто не успел.
Все корабли стоят.
Иначе водяная чума поплывёт по Европам.
Туда бы ей и пиздовать!
Гошка не ожидал настолько радикального решения. Испугаться — да, огрызнуться на Университет, огрызнуться на Бедроградскую гэбню даже, а разумнее — прийти к ней за помощью. Но сразу повесить полную блокаду — несколько чересчур. Если схлопнется экономика Порта — пиздец всем. Портовой торговлей живёт экономика Бедрограда.
Всем, в том числе и самому Порту. Они же не полные кретины — невозможно заставить столько народу просто сидеть на жопе ровно, у народа свои интересы, дела за морями, сделки горят и всё такое. Если блокаду быстро-быстро не снимут, Порт взбунтуется против Портовой же гэбни.
Что и хорошо, если вспомнить степень её не-нейтральности.
А ещё — каждый день блокады Университету подобает, как честным людям, оплачивать из своего кармана.
Что и хорошо.
Изначально план с завкафом был ориентирован скорее на гэбню — вряд ли много кто ещё в Порту способен его опознать. Бесчувственное чумное тело вынесли в ковре, обстригли, перекрасили, накачали покрепче наркотиками разной степени тяжести — а потом Соций позвонил портовой Врате. Соций, не Гошка.
Гошка-то помнил, что, пока он сам мучился кошмарами про шаманов и всеобщую гибель, ей привиделось что-то слюнявое про давнюю неслучившуюся любовь. Очень проникновенно, почти классика росской литературы: она работала в борделе, он втрескался по уши и предложил её увезти, она зассала (то ли заработок было стрёмно терять, то ли не поверила в вышину его чувств), он уехал один и сокрылся в веках. Она осталась, как дура, работать в борделе и время от времени вздыхать о печальной своей судьбе после приёма некоторых химических веществ.
Так что позвонил Врате Соций, но говорила она якобы с неким другом её загадочного принца, который проникновенно просил её определить в какой-нибудь анонимный портовый бордель другого друга загадочного принца (в прошлой жизни — завкафа, но этого Врате знать незачем). Мол, должен неким серьёзным шишкам кучу денег, очень тяжёлый наркоман, становиться шлюхой не планировал, но других способов хоть как-то что-то отработать не видится. Первый друг загадочного принца (то есть Соций) за второго друга загадочного принца (то есть завкафа) жопу рвать не намерен, но помочь хочет. А в анонимном борделе много за раз не заработаешь, но зато отсиживаться можно долго. Никто не найдёт, и вот и хорошо.
До тех пор, ясен хер, не найдёт, пока доверенные люди не подскажут портовым, где искать.
Врата на это расчувствовалась, распустила сентиментальные сопли и сказала, что, мол, конечно-конечно, как же не помочь, а неужели загадочный принц её до сих пор помнит?
Соврали, что помнит и даже намеревается в ближайшее время посетить Всероссийское Соседство и её лично.
Вот, кстати, пусть она теперь по этому поводу устраивает манифестации и борется с блокадой Порта — пассажирские-то корабли в первую очередь встали.
Гошка потёр лицо руками — кожа тугая и звонкая, блядь, как на барабане. Уже выделанная.
Со всей этой чумой никакого товарного вида не сохранишь.
Линии на теле у шамана — это, наверное, типа для разреза. Гошка что-то такое смутное читал о том, что все эти тёмные степные знахари записывают информацию о человеческой анатомии на собственной коже. А чё, разумно, уж точно не потеряешь, и никакой терминологии не нужно.
Загробная гэбня, это ж надо было породить больному сознанию.
Сфокусировав взгляд, Гошка обнаружил, что дверь давно открыта, Шухер стоит на пороге и опасливо косится на гостя, явно побаиваясь пригласить его внутрь.
— А п-почему в-вы один?
А потому что Соций нынче херова звезда. К Дмитрию Борстену — Соций, к Врате в Порт — Соций. К Врате — потому что не Бахту же посылать, и потому что (в парике, пиджаке и ботинках с тайными каблуками) Соций смутно похож на Молевича. То есть не очень, но словесное описание имеет шансы сойтись, морда одинаковым кирпичом. Лично Гошка особо не надеялся, что поверят (у Портовой гэбни водятся фотокарточки для опознания), но слушок пройти может, а больше разве потребно?
С Вратой всё понятно, а вот университетским-то всё-таки зачем именно Соций?
Задашь себе вопрос — и сразу возникает муторное желание хлопнуть сейчас Шухеру дверью в морду, свалить в Порт, наглотаться ещё чего-нибудь вратовского и спросить-таки шамана обо всём. Он наверняка в курсе университетских дел.
Рожа для степняка больно интеллигентная.
— Потому что один. Я, дядя, к тебе на вопросы отвечать пришёл, или, может, всё-такиты мне чего-нибудь расскажешь?
Шухер смутился, споткнулся, пригласил внутрь. Жалкий всё-таки человечек, но был бы даже почти умилительным — если бы не тоже туда же. Он сам-то хоть знает, сколько стоит рама зеркала, которое у него в коридоре висит? Она красивая, конечно: листики, веточки, грифончики по углам — но зачем ему такая?
Да, Гошка залезал в чужие кошельки, потому что все кошельки города Бедрограда были его — и точка.
На сей раз в доме обнаружились некие следы гостеприимства: чай на столе в гостиной и какие-то сосиски с макаронами в кастрюле на кухне — за что Гошка был благодарен. Вот на что действительно никогда времени не остаётся, так это на еду.