Чума в Бедрограде
Шрифт:
Ну и где теперь эта девка?
Вот и Гошка думает — шёл бы ты нахер, внутренний голос.
Ему не нужны никакие оправдания и никакие аргументы.
Низкое бедроградское небо было сплошь обложено тяжёлыми тучами, но тучи тоже могли идти нахер.
Гошка невольно улыбнулся.
По крайней мере, перед ним больше не стоял вопрос о том, стоит ли посылать на головы Университетской гэбни очень злых людей с оружием.
Глава 25. 853
Медицинская гэбня. Виктор Дарьевич
— Не стрелять, — произнёс Виктор Дарьевич негромко, но его люди услышали и подчинились. — Опустить оружие. Пока что это неуместно.
Дула послушно уставились в пол.
Виктор Дарьевич почувствовал себя глупо и очень хорошо одновременно. Гулкие своды заброшенного здания грозным эхом повторяли его размеренные шаги.
Виктор Дарьевич открыл глаза, для разминки перебрал в уме новейшую редакцию полного перечня психопатий и только после этого приподнялся на локте. В купе было уже темно, а за окном — ещё темнее.
Новейшая редакция была хороша как минимум тем, что, помимо действительно существенных изменений, Виктор Дарьевич внёс туда один категорически абсурдный пункт, появившийся из опечатки одного излишне серьёзного ассистента. Виктор Дарьевич дал волю фантазии, доработал опечатку, за два вечера сочинил внятное клиническое описание выдуманного расстройства и заставил одну маленькую и доверенную лабораторию подвести под это дело правдоподобную статистику.
Вот и пусть теперь европейская разведка, постоянно пытающаяся умыкнуть передовые разработки Медицинской гэбни, ломает голову над неизвестным недугом. До смерти надоели, умственно неполноценные. Дёргают, дёргают — а потом Бюро Патентов опять вызывает на ковёр, качает головами и просит не сдавать позиций в международной гонке за прогрессом. Очень отвлекает.
Виктор Дарьевич вздохнул и воровато закурил (у путешествия без своей гэбни определённо есть преимущества — никто не зудит: «Не кури на голодный желудок, хоть стакан воды выпей, проснувшись»).
До Революции росской медицины почти что не существовало. То есть практикующие врачи практикующими врачами (правда, тоже те ещё шарлатаны были), но о медицине как науке речи не шло. В штейгелевском институте в Петерберге наклёвывались какие-то разработки, но там они и оставались. С закрытым городом, переполненным иностранцами, дореволюционное правительство не слишком считалось.
Европы такое положение дел более чем устраивало: удобно было держать на коротком поводке Росскую Конфедерацию за счёт чудовищного разрыва в научно-технической сфере. Революционный Комитет, быстро и нагло взявшийся за сокращение этого разрыва, нанёс Европам прямо-таки оскорбление. Вот и развели тут разведку.
Виктор Дарьевич самодовольно затянулся поглубже.
В описание фальшивой психопатии он запихнул что-то про манию контроля третьего уровня, хотя терминологически вернее было бы написать «третьей степени» (степени мании контроля, бред какой!). В Европах шутку не поймут — зато, когда тиснут в какое-нибудь международное издание статейку с ворованными материалами о свежем открытии в психиатрии, взятом известно откуда, во Всероссийском Соседстве порадуются лица третьего уровня, пристально следящие за любой утечкой информации из Медкорпуса. Хотя оные утечки — ой не их забота. Но мания контроля, мания контроля!
Докурив, Виктор Дарьевич вслепую ткнул останком сигареты в столик и ругнулся. Ему было вполне уютно в простеньком купе за какие-то смешные деньги, но в тех вагонах, к которым он успел привыкнуть за долгие годы службы в Медицинской гэбне, пепельницы прикручивались прямо к столикам и проводники меняли их по первому требованию. В дешёвых купе не курят, вспомнил Виктор Дарьевич. Пришлось бросить окурок в стакан и открыть окно, вентиляция-то тоже не та.
Чья-то мания контроля принуждает иногда брать билеты в купе без пепельниц.
Виктор Дарьевич выглянул наружу: в проходе, чуть в стороне от дверей его купе, смиренно пялился на сменяющие друг друга пейзажи, скажем так, сопровождающий. У Медицинской гэбни есть свой, хоть и маленький, штат людей при оружии. Не то чтобы надобность в таких людях возникала каждый день, но чем леший не развлекается.
Прочие сопровождающие, которые не несли вахту прямо сейчас, должны были сидеть по своим купе — справа и слева от Виктора Дарьевича. Он взял с собой десять человек, хотя его изо всех сил убеждали, что нужно больше, но на целую армию Виктор Дарьевич согласиться не мог, призрак детских игр в шпионов и без армии несколько смущал его.
Дежурному было велено как можно скорее обеспечить крепкий чай, пепельницу и ещё крепкий чай. Судя по проносящимся мимо живописным болотам с осторожными вкраплениями какой-то промышленности, скоро Бедроград.
Виктор Дарьевич машинально проверил нагрудный карман — бумага была на месте.
Формально (и с точки зрения здравого смысла, кстати) у Медицинской гэбни нет полномочий задерживать и ограничивать в перемещении и коммуникации кого бы то ни было. Неформальная необходимость то и дело вырисовывается: один прикарманит ценные образцы, другой вдруг вспомнит, что некоторые опыты на людях бывают неприятными, и не захочет иметь к ним отношения, третий решит махнуть в Европы, чтоб побыть там носимым на руках ценным специалистом из самог'o великого и ужасного Медкорпуса. Ну и ещё бывают вариации на тему.
Виктор Дарьевич без оговорок признавал только одну разновидность профилактики дезертирства: всех любить, всё давать и платить побольше. Он честно старался перед всякой встречей со всяким подчинённым пролистать досье, вспомнить, как того звать и ради чего тот пашет, — ну и обеспечить необходимую дозу внимания тоже старался по мере сил. Не то чтобы Виктор Дарьевич шибко разбирался в людях (небесполезный, но какой-то уж больно скучный навык), но зато твёрдо верил, что каждому человеку можно сделать хорошо, интересно и удобно — и не будет никаких проблем. Нормальные люди к тому же должны сами знать, как сделать им хорошо, интересно и удобно (Виктор Дарьевич вот прекрасно знал, что сейчас ему требуется крепкий чай, пепельница и ещё крепкий чай). Незнание таких простых вещей о себе говорит либо о незрелости и, как следствие, недостаточной осознанности действий (это исправимо), либо о том, что кто-то слишком сложная натура и потому идёт из Медкорпуса (или из жизни Виктора Дарьевича, что, впрочем, давным-давно одно и то же) прямой дорогой к лешему.