Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Разнообразить твою скучную жизнь с излишне хрупким Габриэлем Евгеньевичем.
— НО МЫ НЕ БУДЕМ ВРАТЬ! — заорали они хором, и Максим непроизвольно отшатнулся, насколько позволяла ему верёвка.
Он слишком давно знал Охровича и Краснокаменного, чтобы надеяться сейчас, что это их обычные неуместные шуточки.
— Наше второе но примитивно и предсказуемо.
— Максим, ты облажался. И мы не можем спустить тебе это просто так.
Охрович и Краснокаменный синхронно припали к своему тюку, потом быстро разогнулись, и в воздухе что-то свистнуло.
— Ты будешь страдать.
— Ты заслужил много страданий.
В воздухе свистнуло ещё раз. Теперь Максим даже почти не дёрнулся. Лицо горело, но только с одной стороны — Охрович и Краснокаменный точны с любым оружием. Доподлинно известно, что им удавалось, целясь с разных сторон в один объект, сталкивать пули. Неудивительно, что и хлыстами они способны попасть практически в одно и то же место.
Через несколько секунд до губ докатились первые ленивые капли крови.
Пошло, подумал Максим, невероятно пошло, если у Габриэля действительно остался шрам на щеке.
Внимательно изучив рабочую поверхность хлыстов, Охрович и Краснокаменный расселись по ящикам строго напротив Максима. Их лица не выражали ничего.
— Ты знаешь, в чём самая главная проблема?
— Нам даже не весело тебя бить.
— Это какая-то тоска и рутина.
— Исполнение морального долга перед заблудшим головой своей гэбни.
— И нам совершенно не хочется читать в довесок проповеди.
— Если ты сам ещё не понял, в чём дело, проповеди тебя не спасут.
Максим собирался что-то возразить, но рассечённая кожа неожиданно болезненно отреагировала на попытки открыть рот. Пока Максим удивлялся ощущениям, Охрович и Краснокаменный вяло и без энтузиазма продолжили:
— Нет, Максим, дело не в том, что ты куда-то там слился, психанув по идиотскому поводу, и покинул пост во время чрезвычайной ситуации.
— Нет, Максим, дело не в том, что ты не соизволил поведать Ларию хоть что-то и бросил трубку, точь-в-точь как делал Габриэль Евгеньевич в лучшие годы.
— Нет, дело не в том, что, заподозрив неладное, ты не обратился ни к кому за помощью и рванул на Пинегу один, не заморачиваясь какой-то там официальной встречей гэбен.
— Нет, дело не в том, что, снова оказавшись в Бедрограде, ты малодушно отсиживался у нас, не известив кафедру о своём триумфальном возвращении.
— Это всё ерунда, Максим.
— Максим, не парься, с каждым могло случиться.
Охрович и Краснокаменный говорили всё медленнее и медленнее, а потом совсем затухли, замолчали и просидели ещё немного в тишине, шаря глазами по полу. Тишину иногда разрывали особо бурные выкрики соседского радио где-то за стеной. Кажется, пускают отрывки репортажей десятилетней давности. С Первого Большого Переворота, глубоко идеологического события всероссийского масштаба.
В понедельник юбилей, сегодня пятница.
Бедроградская гэбня, наверное, не слишком довольна, что такое затратное по силам и деньгам мероприятие совпало по времени с чумой.
Максим не хотел просидеть до самого юбилея в квадратной комнате с квадратным окном, из которого со стула видно только квадраты мозаики.
— За тобой, в общем-то, всего одна настоящая лажа.
— Но после неё тебя ни к каким делам уже и близко не подпустишь, — нехотя вновь заговорили Охрович и Краснокаменный, но на Максима глаз больше не подняли.
— Ты пролюбил чуму у Габриэля Евгеньевича, которая всем нам нынче очень насолила.
— Вернее, не пролюбил, а прострадал. Оскорбился его невниманием к твоим проблемам.
— Таким неожиданным невниманием со стороны человека с сотрясением мозга.
— И бросил человека с сотрясением мозга одного в квартире.
— Знаешь, Максим, никто не лезет в вашу долбаную личную жизнь, но это уже перебор.
— Ты из-за личной жизни наломал дров что в этой самой личной жизни, что на службе, что во всём городе.
— В городе экономика не сегодня-завтра куку. Порт закрыл доки, обнаружив чумного Габриэля Евгеньевича в своих недрах.
— Совсем закрыл, Максим. У нас блокада. Скоро настанет разруха, голод и каннибализм на улицах.
— Каннибализм — дополнительный источник распространения инфекции, об этом ты подумал?
— Любой, кто захочет жрать, — в опасности. А раньше речь шла только о тех, кто захочет пить.
— И всё это только потому, что самолюбие тебе дороже даже Габриэля Евгеньевича.
— Что бы ты там себе ни нафантазировал за последние столь драматичные сутки.
Максим не хотел это слушать, хотел как угодно прервать Охровича и Краснокаменного, но они только ещё раз свистнули хлыстами. Вот теперь Максим в полной мере ощутил, как это может быть больно.
— Заткнись, все давно всё поняли.
— Нечего тут понимать.
— Ах, в Университете что-то решают без тебя.
— Ах, в Университете кого-то слушают кроме тебя.
— Ах, Габриэль Евгеньевич ебался с кем-то кроме тебя.
— Ах, Габриэль Евгеньевич вздыхает о ком-то кроме тебя.
— НО ЭТО НЕ ПОВОД ЗАГОНЯТЬ ВСЕХ К СКОПНИКАМ В БОЛОТО! — хором выкрикнули Охрович и Краснокаменный, но вышло как-то блёкло.
Максим сам закричал в ответ:
— Мне и в голову не приходило, что его могут заразить! Это же значит заразить меня, а это значит…
— Колошма, — перебили его Охрович и Краснокаменный.
— Для всей Бедроградской гэбни.
— Ты уже говорил, мы запомнили.
— И гэбенные служебные инструкции мы тоже давно запомнили, спасибо.