Чума в Бедрограде
Шрифт:
— А Дима, как известно, недостаточно твёрд духом.
Бессильная злость — на себя, на чуму, на весь мир — наконец затопила Максима. Затопила, полилась через край, выплеснувшись на первое, что оказалось поблизости:
— Дима?! — Максим взревел, хотя ещё минуту назад он еле управлялся со своим почти пропавшим голосом. — Какого лешего Дима? Он же не врач, он же ни лешего ни в чём не смыслит, он же мог сделать ещё хуже!
Охрович и Краснокаменный пожали плечами.
— Тем не менее, ты зря негодуешь. Он не настолько бесполезен, как тебе хотелось бы.
— Без него никто бы не узнал некоторых волнующих деталей происшествия.
— Например, откуда у Габриэля Евгеньевича чума.
— Например, из-под крана.
Их торжествующий вид сбивал Максима столку.
— Как из-под крана? То есть Габриэль заразился дома? Но я не заметил ничего особенного, — задумался он и в ужасе осознал, что некогда было замечать: приходил поздно, валился с ног, потом и вовсе сбежал оттуда.
Леший.
— Напоминаем: распространяемый по трубам вирус и должен быть незаметным.
— Таков был план Бедроградской гэбни. Неоригинально, зато практично.
— И его даже воплотили без существенных изменений.
— Двое ребят из Медкорпуса: тавр и какой-то Дмитрий, ты, может, слышал.
— Какой-то очередной Дмитрий зашёл вчера в гости к Габриэлю Евгеньевичу.
— Правда, не застал того на месте, но зато застал косвенные признаки водопроводного заражения всего дома.
— Дезинфицирующий состав для труб, сделанный всё теми же ребятами из Медкорпуса.
— Повезло какому-то Дмитрию, первым донёс до общественности тревожные вести.
Ещё секунда — и Максим тут что-нибудь уничтожит. Разобьёт ящик с твиревой настойкой, голыми руками согнёт какую-нибудь металлоконструкцию неизвестного назначения.
— Бедроградская гэбня рехнулась, — констатировал Максим. — Да, я не прописан на Поплеевской, но доказать, что это моё основное и публично известное место жительства, не составит вообще никакого труда. На что они надеялись? Это же покушение на голову гэбни, это же сразу Колошма всем четверым.
— Про Колошму потом поговорим.
— Сейчас не до того, — придвинулись Охрович и Краснокаменный.
— Ты правильно про покушение вспомнил.
— Всё-таки следует удостовериться, не было ли оно успешным.
— Присядь, пожалуйста. И рукав закатай.
— Будем играть в докторов.
Максим, которого всё ещё колотило от злости, хотел опуститься обратно на ящик, но Охрович и Краснокаменный выразительно уставились на придвинутый стул. Максим подчинился.
Охрович и Краснокаменный не медики, но чтобы взять кровь на анализ, много специальных навыков не требуется. Максим снова бросил взгляд в сторону квадратного окна, позволил-таки себе начать пересчитывать мозаичные плитки, изо всех сил стараясь успокоиться.
Двенадцать квадратов. Записку с проклятым «я правда верю, что ваши дела важнее моих» писал не Габриэль.
Двадцать восемь квадратов и один потрескавшийся, обвалившийся, ставший почти что треугольником. Последнюю страницу рассказа под стеклом на платформе оставлял не Габриэль.
С другой стороны — тридцать пять квадратов, узор ассиметричен. Габриэль не ездил умирать в густые леса, не думал о несуществующем белом дереве.
Ещё восемь квадратов по центру. Габриэль был заражён водопроводным путём много дней назад.
Итого — восемьдесят три квадрата с половиной. Вторая половина тысяча восемьсот восемьдесят третьего года, оставившая след в новейшей и современнейшей истории благодаря таинственной вспышке эпидемии смертельно опасного вирусного заболевания в городе Бедрограде.
Максим зажмурился, чтобы не видеть больше назойливую мозаику.
Сын Габриэля здраво сомневался, что в поисках пропавшего имеет смысл опираться на художественную литературу. Даже ничего не понимающему в нынешних сложностях четырнадцатилетнему ребёнку с Пинеги было очевидно то, чего не сообразил Максим.
Слишком стройный получался символизм. В жизни такой не встречается.
Охрович и Краснокаменный даже не пошутили про уколы и закрытые глаза. Кто-то из них довольно аккуратно, хоть и болезненно, вогнал шприц в вену, перетянув Максиму руку в отсутствии жгута верёвкой. Максим думал сказать им, что всё это, разумеется, нужно — для точности картины, а так-то вряд ли имеет смысл, поскольку симптомов, похожих на ОРЗ, у него по-прежнему нет, а с водой на Поплеевской он последний раз контактировал аж во вторник.
Думал, но не сказал: как только шприц был набран, верёвка, заменявшая жгут, соскользнула на запястье и обратилась добротной петлёй. Второе запястье было опутано следом ещё до того, как до Максима дошло, что происходит.
— Вы чего? — он распахнул глаза.
Охрович и Краснокаменный с равнодушным видом разбирались каждый со своим концом верёвки, всё крепче фиксируя Максима на стуле.
— Ты был невнимателен. Это печально.
— Мы сказали, что не поедём для тебя на Пинегу, потому что тут есть два но.
— Первое — уже найденный Габриэль Евгеньевич.
— А о втором ты нас так и не спросил.
— Ты расстроил нас.
— Мы можем соврать, что привязываем тебя поэтому.
— Или потому что Бедроградская гэбня вот-вот откроет сезон охоты за головами.
— Головами какой-то другой гэбни, оцени изысканность фигуры речи.
— Якобы здесь, в объятиях стула, тебе пока будет безопаснее.
— А ещё всегда можно соврать, что тебе давно пора пройти бордельный инструктаж.
— Что мы наконец решили взяться за тебя всерьёз. Открыть новые горизонты.