Чума в Бедрограде
Шрифт:
Гуанако ответил.
Просто, не раздумывая, со своей вечной наглой рожей.
Когда Гуанако ответил, Соций подумал, что лучше бы черёмуховый туман не уходил из головы. Сидел бы Соций, смотрел по кругу рябую плёнку с кассахской шлюхой и сам бы сдавал Бедроградскую гэбню, сам бы отвечал на гуанаковские вопросы, подкрепляемые уверенной рукой на ширинке форменных гэбенных брюк.
Это было бы гораздо, гораздо лучше, чем услышать-таки, откуда университетские бляди пронюхали про контролируемое заражение.
— Так от Гошки, —
— Что ты сказал, блядь?! — взревел Соций.
— Командир, ты просил начистоту, — будто извиняясь, брякнул Гуанако.
Кулак Соция встретился с его солнечным сплетением раньше, чем Соций успел подумать хоть что-нибудь кроме «вот бы ты пиздел сейчас».
Гуанако даже не дёрнулся поставить блок, просто резко выдохнул и согнулся пополам.
Сам думает, что бьют за дело. Значит, дело было.
Соций вскочил с пола, одним прыжком оказался у ворот склада. Не очень понимая, зачем: не сваливать же сейчас в самом деле.
Когда вначале Гуанако пытался, прикрываясь шелками и кружевами, гнать на Андрея — это было по больному месту, но ещё куда ни шло. Доверие трёх голов Бедроградской гэбни к Андрею — отдельная песня. С припевом про его ёбаную Колошму.
Андрею доверяют, потому что знают: это Андрей, он много хуил, он может ещё, может струсить, может облажаться, может зарваться. Но он всё равно прибежит каяться, не выдержит, не захочет остаться один, предпочтёт решить дело миром. Ему хорошо в Бедроградской гэбне, он ни на что её не променяет.
Соций хуякнул по воротам со всей дури.
Гошке доверяют, потому что знают: это Гошка.
Ворота приоткрылись, внутрь сунулся испуганный младший служащий со стволом в руке, но Соций мотнул головой, и тот тут же закрыл ворота обратно.
Это Гошка сдал планы.
И плевать Соций хотел на то, что Гуанако умеет развязывать языки, на то, что его этому малость обучали прямо в Северной Шотландии, на то, что полчаса назад он как нехуй развязал самому Социю.
Это Гошка.
Негласный командир спецподразделения «Бедроградская гэбня», кто бы там что ни думал про синхронизацию и равенство голов.
— Командир, не бросайся на двери, — подал голос Гуанако. — Я с ним беседовал, я ему допрос похлеще чем тебе закатил.
Соций обернулся.
Наглая рожа всё берёт на себя. Соций бы тоже взял, но что с того?
Что это меняет в фактах?
— Ты, блядь, сам всё знаешь, — медленно произнёс Соций и не услышал себя. — Я плевать хотел, что ты с ним делал. Чё ты плёл, когда на Андрея гнал? «Никому нельзя доверять, кроме тех, кто прикрывает тебе спину»?
А если и там подстава, значит, никто никогда ничего и не прикрывал.
Гуанако тоже поднялся, совершенно бредовый в своих шелках и кружевах. Худой, потому что жилистый, а не потому что хрупкий. С кое-как, но всё-таки тренированным, крепким телом в бордельной обёртке под этого их завкафа (на котором, наоборот, следовало бы выжечь «осторожно, стекло», чтоб никто не сломал ненароком). С шелковой лентой и запахом ёбаной черёмухи в не по-армейски длинных волосах.
Соций тупо пялился сейчас на Гуанако, на шелка и кружева, запоминал все детали. Как будто делал фотоснимок глазами. Как будто это имело какой-то смысл.
Тупо пялился, потому что в голове ничего не осталось.
Не надо, чтоб оставалось.
Не надо.
Гуанако сделал несколько шагов к Социю.
Не надо, блядь!
— Командир, ты это… В общем, чего я тут буду, ты лучше, наверное, сам с Гошкой поговори, чё да как вышло, — Гуанако глянул на Соция с этим своим ёбаным извиняющимся видом. — Короче, не виноват он, командир. Серьёзно. Он не мог не проболтаться, но нихуя он не виноват. Врубаешься?
— Неважно, — отрезал Соций.
Вслух сказать наглой роже «спасибо, что не лезешь в наши дела» язык не повернулся. Сам всё знает, раз не лезет.
— К делу давай. И закругляемся, если неважно, — верно оценил состояние Соция Гуанако. — Чуму в Бедрограде гасим?
— Гасим, — решил Соций, хоть без гэбни такие решения не принимают.
С другой стороны — и так гасить начали. Когда Андрей завопил, что определённый процент больных всё же стабильно мрёт, коли их лекарством или не коли. Вяло начали, надо бы поживее, вот и всё.
— Совместно гасим?
— Не мешая друг другу, — выбрал оптимальный вариант Соций. — И вот что. Про Университетскую гэбню. Вся погань попёрла оттого, что нихуя она не гэбня, нечего ей на шестом уровне доступа делать, все там поголовно психи и так далее. Ты вроде как с Колошмы благодаря Хикеракли Университетскую гэбню усадил. Правда?
— Правда.
— Нахуя?
— Так вышло, — опять просто, не раздумывая и со своей вечной наглой рожей ответил Гуанако. — Хотели же Университету жопу прикрыть, всё-таки к нему всегда больно много лезут. Путеводная звезда науки, пекарня кадров, вся хуйня. Без какой-то власти растащат по кирпичику. Как меня пытались перед Колошмой растащить в столичные полуслужащие, ну и вообще прецеденты были. Но не гэбню мы с Хикеракли придумывали. Это потом Бюро Патентов пошутило, когда вопрос с Максимом, в смысле с Молевичем…
— Помню я всё про вопрос с Молевичем, — перебил Гуанако Соций.
Только «вопрос с Молевичем» давнишний сейчас вспоминать не хватало, блядь.
— А если помнишь, чего спрашиваешь?
— Того, — прикрикнул Соций. — Короче, тот же Гошка верит, что Университетской гэбни не должно быть как института. Мне плевать, я не против института — я против этих конкретных людей. Потому что психи, ебанутые и власть реальную кому угодно делегируют. Тебе. Ройшу. Дмитрию Ройшу, которого никогда не было. Леший знает кому ещё.