Чума в Бедрограде
Шрифт:
То, что после армии Гуанако с кассахскими шлюхами путался, все слышали, кто к его досье прикасался.
А когда его Столичная гэбня вербовала, чтоб Университет в Бедрограде прикарманить, а в итоге на Колошму отправила, Бедроградская гэбня с досье как раз подробно так ознакомилась. Чтоб знать, на ком столичные прокололись и кому спасибо надо говорить, что столичные без резидента в Университете остались.
Охуели совсем, руки к чужому городу тянуть. Ну Бедроградская гэбня-то им руки пообкусала, сразу как вскрылось. Только у Университета через год всё равно своя гэбня завелась — и вышло даже хуже, чем если бы столичные преуспели.
Никогда не знаешь, где наебнёшься.
— И как вы с Молевичем эту кассахскую шлюху поделили? — спросил Соций.
Версия, что завкафский дом таки на совести Молевича, снова набирала вес.
— Как-как, — Гуанако отмахнулся. — Он хотел голову, я — жопу, а получилось скорее наоборот. Только это к делу не относится.
— Как сказать, — усомнился Соций, но на обсуждение плюнул. — Про кассахских шлюх, кстати. Ну ты понял, кого мы сегодня на встречу ждали, — Соций кивнул на аппаратуру, где давно уже закончилась рябая плёнка с двумя десятками младших служащих и одной кассахской шлюхой. — Идея взялась, когда Андрей рассказал, что некто Дмитрий Ройш, которым очень интересуются фаланги, на документах Медкорпуса смахивает на Дмитрия Смирнова-Задунайского. А тут неизвестный университетский медик Дмитрий Борстен без прописки в Бедрограде. Я тебе это с самого начала говорил, а ты выёбывался и с темы съехал. Объясни уже, мы тут связь сами нарисовали или она есть?
— Да скорее есть, чем нету, — покорно начал Гуанако. — Ну Дмитрия-то Ройша для Андрея лепили из того, что под руку подвернулось. Хотели, чтоб ему совесть о былых подвигах поныла, пока он у фаланг прохлаждаться будет. Какие у Андрея есть личные подвиги, не бедроградско-гэбенные? Загубленный Начальник Колошмы есть, но вся та история слишком громкая. Тут бы не то что фаланги, тут бы любой младший служащий просёк, если б отсылки были. А с Дмитрием Смирновым-Задунайским хорошо картинка складывается: мало кто знает, за что Андрею тут должно быть совестно, плюс ассоциация с последней вспышкой степной чумы. В контексте планирования контролируемой эпидемии — самое оно.
— Это «Дмитрий» и фотоснимок, а «Ройш» почему? — уточнил Соций.
— Гениальный бюрократ потому что, — отшутился Гуанако. — И потому что Андрей-то должен помнить, что Дмитрий Смирнов-Задунайский был феноменально необразован в вопросе Революции.
— Да даже я помню, — поржал Соций. — Когда человек взаправду не может вспомнить состав Временного Расстрельного Комитета — это просто труба. Мы про этот самый состав тогда частенько и на других допросах спрашивали. Чтоб с толку сбивать неожиданной проверкой общих знаний. Хорошо работало, все задумывались, не свихнулись ли они часом. Только Смирнов-Задунайский не задумался, а просто не смог ответить. Мы и не догадывались, что такое вообще может быть на допросе совершеннолетнего гражданина.
— Ну что поделаешь, не учил мальчик Революцию в отряде, — с ухмылкой покивал Гуанако. — Он другим был занят, у него отряд особенный. И Андрею это совершенно точно известно. Надеялись, Андрей решит, что только Смирнов-Задунайский как раз и мог бы себе такой псевдоним взять.
— Мог бы? — сурово глянул на Гуанако Соций.
— Мог бы. Он хоть и подучил что-то в Университете, но всё равно в уме не держал, что абсолютное большинство людей в этой стране всю Революцию хоть в обмороке, хоть в горячке взахлёб перескажут, — всё продолжал хмыкать Гуанако, а потом заткнулся на секунду и сообразил-таки: — А, ты не о том. И снова: мог бы. Он же умер ещё когда.
Соций с некоторым сожалением снова покосился на аппаратуру, больше не воспроизводившую ёбаную рябую плёнку:
— И ты умер ещё когда. Что с того?
— Он мертвей меня, командир, — Гуанако опять забыл стряхнуть пепел, и пепел опять осыпался на шелка и кружева. — Знаю, видел.
— Чумной изолятор? — недоверчиво предположил Соций.
Где один живой мертвец — там и два, и шестнадцать.
— Да нет, уже за пределами, — о сигарете Гуанако забыл, просто сидел, сжимал её в пальцах и смотрел мимо Соция.
— Эй, ты чего темнишь, наглая рожа?
— Не темню. Я, блядь, должен тебе сейчас побег из изолятора в лицах изобразить? — огрызнулся Гуанако.
— Да ты чего вдруг? — не понял Соций. — Одной кассахской шлюхой больше, одной меньше. Велика потеря, блядь. Новую найдёшь. Наверняка нашёл уже, — Соций с неохотой задумался. — Ты его, что ли, всерьёз за человека принимал? Ну-ну. Валяй, ещё наплети мне любовных соплей, блядь. Про кассахскую шлюху.
— Да при чём тут сопли, — сигарета прогорела до фильтра, обожгла напоследок гуанаковские пальцы. — А если и сопли, то не любовные, а такие, которые ты лучше всех поймёшь, командир.
Гуанако ещё ничего не сказал, а Социю стало уже не по себе, что полез с расспросами.
Не так долго они были знакомы — гуанаковский год в Северной Шотландии, и вот сейчас встретились на пару часов, но Соций был уверен: ненормально это, когда у Гуанако, у ёбаной наглой рожи, рожа-то совсем не наглая, а вот такая. Каменная.
— Знаешь, командир, степная чума — это как Северная Шотландия, — совершенно обычным тоном заявил Гуанако, прищёлкнул языком. — Только удачи нужно больше, чем мозгов: заразиться — это не пулю схватить. Она ж воздушно-капельная, живучая. И лекарства нет, не бывает от неё лекарства, а хоть какой-то — даже самой дерьмовенькой — бодяги для иммунитета прислать не успели. Но в целом нестрашно, потому что когда от тебя почти ничего не зависит, можно расслабиться и верить, что пронесёт.
— А потом поспеют огнемётчики и выжгут даже тех, кого пронесло, — добавил Соций. — Слышал я, что там творилось.
— Да хуйня это, а не огнемётчики, — Гуанако возмутился почти. — Откуда их набирают, неужто из нашей армии?
— Не, не только. Хотя бывает: я сам до Бедроградской гэбни успел в Силовом Комитете малость послужить. Уровень доступа аж четвёртый, а на нынешнем шестом мне как-то сподручнее. Ни у каких фаланг на поводке хоть не бегаем.
— Они там на четвёртом уровне доступа, видать, пихтские лапти плетут, — фыркнул Гуанако. — У меня, блядь, только табельный гэбенный пистолет был да пять обойм. Хорошие, кстати, у гэбен пистолеты, завидую почти. Для короткого ствола так просто кайф.
— Отдача незаметная совсем, — возразил Соций. — А по мне так лучше каждый выстрел чувствовать.
— Короткие стволы вообще непонятно зачем нужны, — Гуанако опять попытался прикурить цветную сигарету с золочёным фильтром, но одумался. — Короче: табельный гэбенный ствол и кордон огнемётчиков. За ними — автоматчики на броневиках. А прорвать как нехуй.
— Прям нехуй?
— Ну не нехуй, но я тогда накануне ссал, что тяжелее будет. Но нет, нормально, — не без самодовольства пожал плечами Гуанако. — Они ж палят просто так, строй не очень держат — не рассчитывают на вооружённое сопротивление, привыкли к сплошной мирной жизни. Главное в первой волне было не бежать, когда стена прогорела, лучше попозже в давке и по трупам к ним подползти. А если подстрелить красавца с близкого расстояния и огнемёт подрезать, то и броневики не проблема. Тогдашние огнемёты уже по двадцать секунд перезаряжались, а не по сорок, как я помню с Северной Шотландии. В общем, перевязываешь где надо крепким савьюровым стеблем, которых там как грязи, подкладываешь к какому-нибудь телу — и вперёд. Пушка сама хуячит по броневикам, автоматчики хуячат в сторону пушки — вреда мало, охуения много, чего ещё надо?