Чума в Бедрограде

Альфина и Корнел

Все, все обсосали уже эту ёбаную Колошму. Чем она намазана, что не перестать сосать до сих пор?

— Не он, и не он стрелял, и не он приказ отдавал — оно как-то само получилось, — подтвердил черёмуха. — У него всегда так и бывает: тут два слова, там два слова, похлопал глазками, а потом оно как-то само получилось, а Андрей вроде и не делал ничего.

Не поспоришь.

Но что с того?

Черёмуха хмыкнул:

— Он ведь тому голове гэбни в рот заглядывал, каждое слово ловил, буквально в тетрадочке записывал. Серенькой такой, как сейчас помню. Бац — и перестал записывать. Тетрадочка, наверно, закончилась.

— Что ты мне доказать пытаешься?

—

Не доказать. Показать, — черёмуха явно видел в переплетении металлических балок на потолке что-то более занимательное, чем скептичное лицо Соция. — Вам ведь кажется, что вы тут вчетвером против всего мира, маленькая храбрая Бедроградская гэбня. А это ж нихуя не так. У вас служащих, полуслужащих и всяких прочих — жопой ешь. Какую работу вы им даёте — другой вопрос, но они есть. Все ыздные гэбни Бедроградской области и их служащие — тоже под вами, правильно? Да и Порт, Университет — они ж вам не враги на самом деле, вам просто хочется, чтоб они были врагами. И простые люди имеются, которые вообще ни при чём. То есть вы за них отвечаете, это, наверное, никак из головы не выкинешь, но парочка-то приятелей для забухать и расслабиться точно найдётся, — черёмуха помолчал немного, продолжая крайне осмысленным взглядом сверлить балки над головой. — А на Колошме-то не так. Степь кругом, все люди в радиусе нескольких десятков километров — это те, кто на Колошме. Заключённые и охранники. С заключёнными понятно, но охранники-то тоже чай не из институтов госслужбы. Местные же в основном, из самых цивилизованных степных поселений — себе на уме, работают за зарплату. И для гэбни Колошмы, выходит, есть только гэбня Колошмы. Это ж правда как на вражескую территорию вчетвером пробраться. А тут такое дерьмище в гэбне.

Продолжать черёмуха не стал.

А Соций не стал отвечать.

Ощущение было, будто стены раздвигаются и истаивают. Будто за ними эта ёбаная степь. Может даже — ёбаные горы: засиженные снайперами перевалы и заминированные ущелья, а вы идёте вчетвером — четыре ножа и одна граната, можно ещё прикладом приложить, если что, но патроны всё, и найти б хоть один труп при патронах, неважно, в чьей форме и с каким флагом, ничего не важно, только б вы четверо дошли хоть куда-нибудь. Вчетвером, не меньше, только б не меньше.

Можно идти и не вчетвером, это случайно так подумалось. В армии-то гэбен нет. Сколько выжило в очередной операции — столько и идёт. Но каждый, кто с тобой на войне, должен куда-нибудь дойти. Что бы ни творил и кем бы ни был — должен. Это не сантименты, это такое правило. Не веришь в него — не суйся.

А стены всё раздвигались и раздвигались.

Переутомление, в глазах рябит. Весь вечер и почти всю ночь ко встрече с Дмитрием Борстеном готовились, а теперь стены уплывают.

— Эй, черёмуха, — позвал откуда-то из застенных далей Соций. — Чё такое Дмитрий Борстен?

— Откуда вы его вообще взяли? — голос черёмухи прозвучал точно из-под воды.

— Есть способы.

— А Дмитрия Борстена — нет, — черёмуха, кажется, нахально поржал. — Его выдумали, чтоб ваши способы вас и запутали. Чтоб вы себе мозги ебали, пока дела делаются.

Соций сфокусировал взгляд:

— И чё ты мне тогда это сдаёшь?

— А чё б не сдать? Мозги проёбаны, дела сделаны — Дмитрий Борстен больше не нужен. Вы думали, вы себе хороший кусок отхватили, это свидание назначив, и поуспокоились на ночь — а Университет себе времени под другое выиграл.

— Подо что же? — с сомнением поинтересовался Соций.

Горы

вместо стен его малость отвлекали.

— Да так, по мелочи. Теперь крышка вам, если в отсутствии табельного оружия и гэбенных полномочий кто-то из Университетской гэбни ноги протянет. Протягивать — так вместе, — неуместно подмигнул черёмуха.

Подмигнул и водрузил свои ёбаные ноги в узких штанах Социю поперёк коленей.

— Опять бордель, ёба? — прикрикнул на черёмуху Соций, но тот только прогнулся поживописней. — Отвечай, ёба, Дмитрия Ройша тоже нет?

— Нет, — черёмуха картинно скользнул рукой по бедру, вытащил сигареты.

Сигареты тоже стоило бы забирать на входе.

— А тавру в Медкорпусе кто мозги пудрил? — настаивал Соций, игнорируя ноги, бедра и всё остальное. — Или тавр сам нам пудрил? Но на Андрея с расспросами про Дмитрия Ройша наседали фаланги. А раз так, не может быть, чтоб его вовсе не было. Какое-то подставное лицо не могло не отсвечивать.

Соций говорил сам с собой.

Ясно же: черёмуха соврёт, если захочет, а стены больше не раздвигаются, они падают, и хочется упасть вместе с ними, провалиться на самое дно — самое дно чего? — это как в реку после взрыва, кажется, выжить нельзя, но вода почему-то выносит некоторых потом живыми, а некоторые тонут и бьются о пороги, и вроде бы все знакомы с инструктажем по горным течениям, вроде бы всё делают правильно, но кого вынесет живым, а кого мёртвым, никогда не знаешь, инструктаж, опыт — не спасут, спасает всегда что-то другое, просто с реками это заметнее всего, как будто реки и выбирают, а на самом деле — всегда так, всегда выбираешь не ты, а тебя, если повезёт, а если не повезёт, то и сплывай нахуй по течению, сплывай-сплывай!

У черёмухи в усмехающихся губах вспыхнул кончик цветной сигареты.

Бирюзовая бумага, фильтр из золочёной — явно же дрянь ароматизированная, которую курить невозможно.

Соций вспомнил: давным-давно, когда брали ещё одного Дмитрия — Смирнова-Задунайского, того как раз, которого ждали сегодня Борстеном и Ройшем, — у него в сумке обнаружилось несколько таких сигарет. Бирюзовых, лиловых, голубых. С золочёными фильтрами. Там ещё обнаружились запрёщенные лекарственные препараты и расшифровки по делу Начальника Колошмы, Бедроградская гэбня обрадовалась: хотели просто университетских студентов подёргать, чтоб их новоиспечённая гэбня не зарывалась, а тут такое нарушение информационной безопасности!

Смирнов-Задунайский мигом сам на Колошме очутился, Университетская гэбня зассала и разозлилась, стали уже всерьёз палки друг другу в колёса пихать.

И на тебе: Соций помнит цветные сигареты столетней давности. И зачем столько мусора в голове? Никому не нужные детали, никому (кроме запараноившего Андрея) не нужный Смирнов-Задунайский — а в результате ёбаный золочёный фильтр у черёмухи делает бессмысленно жутко, будто всё возвращается, всё записано где-то во всех подробностях, ошибёшься — и всё тебе припомнится. Так, как сам в жизни не припомнишь.

Ёбаные золочёные фильтры, ёбаные психические атаки!

— Почему в медкорпусовском досье у Дмитрия Ройша фотография Смирнова-Задунайского?

Соций спрашивал, сам не понимая зачем. Фотографию видел Андрей, Андрей мог ошибаться, сходство могло быть случайным, а черёмуха вообще может сто лет не помнить, кто такой Смирнов-Задунайский.

— Хорошо они вас задели, эти фальшивые Дмитрии, — выпустил струю дыма Социю в лицо черёмуха. — А никто и не надеялся почти, что вы такие трепетные и сентиментальные.