Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Ты сразу версию с Молевичем и завкафским домом не отбрасывай. Мало ли, самым умным себя возомнил.
— Командир, как тебе ещё объяснить, чтоб до тебя дошло? — встал на дыбы Гуанако. — Я твоего Молевича зелёным первокурсником помню. Знаю как облупленного. Он много чего может возомнить, но завкафом рисковать бы не стал. Размаха крыльев не хватает, сечёшь? Пороху не нюхал, не догадывается, что так тоже делают, когда выбора особого нет. Ты, блядь, веришь мне или как?
— Да не вопрос, но кто тогда? — гнул свою линию Соций. — У вас же там толпа народу помимо гэбни в делах замешана. Ты вот объявился,
— Навскидку не скажу, — Гуанако выглядел озадаченным. — Правда, ну вот вообще не приходит в голову, кому было бы выгодно завкафский дом тайно заразить. Спроси чего попроще.
Соций чуял: Гуанако не пиздит. Действительно настроился начистоту разговаривать, наглая рожа. И зачем только комедию ломал с шелками и кружевами, с черёмухой и чумной гнилью? Сразу могли бы сесть и нормально, по-деловому всё перетереть.
Северная Шотландия не важнее Бедроградской гэбни, но Северная Шотландия не даёт держать в уме, что перед тобой вроде как враг.
Ну какой враг, если в одном окопе сидели?
В ИВА, Ирландско-Всероссийскую Армию, попадают не все. Уровни доступа к информации — действующих войск нет, войны с Британией-Кассахией нет, ничего нет. Поэтому те, кто в ИВА таки оказался, уже повязаны общим знанием, которое не светит мирному населению.
Первый контракт заключается на год. После года остаются немногие, да и их, если выживут, пинают обратно во Всероссийское Соседство ещё через шесть лет. Какие-то доктора якобы доказали, что больше семи лет воевать — значит остаться совсем без крыши. Ёбаная неагрессия, даже сюда пролезла. Европы на ней помешаны с каких-то стародавних времён, Всероссийское Соседство вроде и умнее, а всё равно туда же. Больше семи лет стрелять-убивать — ни-ни.
Соций стрелял-убивал семь лет. Был командиром крохотного спецподразделения, которое в самые жопы без масла ввинчивалось.
Гуанако — всего год по первому контракту. Вроде собирался остаться, ему офицерское звание предлагали, но словил контузию, зрение так упало, что мог и вовсе ослепнуть. А без глаз какое нахуй звание.
Обычно новобранцы чуть больше месяца торчат в Ирландии в учебке, а потом — на корабль и с корабля сразу на фарш, в общую мясорубку. Кто через год будет целым, тому и дают возможность задержаться, но уже в каком-нибудь нормальном спецподразделении, которое делами занимается, а не просто так спину под пули подставляет. Но некоторых — тех, кто в учебке отличился, — закидывают к кому-нибудь в нагрузку на первом же году. По человеку на каждое подразделение, кроме контрразведки. Типа пушечным мясом. Чтоб, когда на сложном участке пушечное мясо по неопытности первым под обстрел попадёт, вменяемые солдаты собрались и среагировали на атаку. Это штабные падлы такой ёбаный принцип сочинили, потому что не им же с этими новобранцами возиться.
Вот Гуанако (сержант Гуанако) и был таким пушечным мясом под началом у Соция. И ни разу по-крупному не попал: быстро схватывал, приказы слушал, всё время доёбывался с просьбами что-то объяснить-показать — учиться хотел, наглая рожа.
Ну и выучился: за весь год его цепляло только по мелочи, под ногами не мешался, даже наоборот. Соций сам ходил штабным падлам говорить, что вот этого парня лучше по истечении контракта не отпускать, потому что явно толк мог выйти.
А потом — шли через ущелье и подорвались.
Не просто так, конечно, там отдельная песня про кассахских шлюх и про то, что бывает с лохами, которые им верят. Но закончилось тем, что после того взрыва из всего подразделения только два человека хоть как-то ползали, а остальные — всё, привет. У Соция такие потери всего раз за все семь лет службы и были. И крутые же ребята полегли — те, которых ему потом набрали, рядом не валялись.
Самому повезло: множественные осколочные, пара ребёр — но так паршиво за ребят было, что хоть там и оставайся подыхать.
А тут вылезает из какой-то трещины пушечное мясо, наглая рожа, ёбаный новобранец (год — это ж разве срок!) и давай Соция пинать. Вставай, мол, командир, всё равно в часть не вернёмся уже — далеко забрались, так давай, мол, по этим горам вдвоём пробежимся, устроим, мол, напоследок праздник тому, кто первый попадётся.
Собрали что осталось из оружия и пробежались.
Хорошо бегали: у Гуанако рука малость треснула, да и контузия эта, в глазах двоилось — мимо гор промахивался, падал. На третий раз попросил: завяжи, мол, командир, мне нахуй глаза бинтом, и то легче будет.
Соций завязал. Думал, без толку, подохнёт сейчас и наглая рожа, глупо подохнет, а тот ничего, приспособился как-то. Его когда случайные кассахские шлюхи с бинтом на глазах завидели, так в штаны и наложили.
Псих потому что.
Два психа: оба от злости и от боли были как ширнувшиеся, даже хуже. Так развлеклись, что уже поверить трудно. Тихими и аккуратными быть не пытались, потому что всё равно замочат — на чужой-то территории. А нихуя: в результате по трупам дошли до своей разведки, а та их уже переправила куда следует. Прихуев совершенно.
На том сержант Гуанако и закончился. Провалялся в лазарете пару недель, медики сказали, зрению кранты, в лучшем случае — в очках в сортире не утонет. Поэтому не увидел его Соций в новом составе своего подразделения, а жаль.
Жаль, что Гуанако, чуть оправившись, в аспирантуру на этот свой истфак попёрся (хотя куда ещё очкарикам деваться?). Если б не очки — не сидели б они сейчас с Социем на этом складе, решая, чья сторона в нынешних разборках больше налажала.
— Чего попроще спросить? — хмыкнул Соций. — Очки-то твои где, наглая рожа?
Гуанако заржал.
— Да пиздец вообще, — оторжавшись, объяснил он. — Вроде как контузило обратно, ты представь? Внутричерепное давление нормализовалось типа. Ну и степными травками долечился, тамошние знахари всякое умеют. Хотя зрение и так потихоньку всё время выравнивалось, а потом вот.
— Заебись, — постановил Соций. — А в Бедрограде какими судьбами?
— Тропою мёртвых, ёба. Скажу, что просто захотелось, — не поверишь же. А и правда захотелось: я же мёртвый, меня же нет, мне всё можно. Мой пожизненный срок на Колошме благополучно завершился моей же смертью, искать-то никто не будет, — Гуанако потянулся за сигаретой. — К завкафу в гости приехал. У меня же с ним большая любовь. Была. Неужто в Бедроградской гэбне этих сплетен не слышали?