Чума в Бедрограде
Шрифт:
— За что же под рёбра? — сочувственно осведомились Охрович и Краснокаменный.
— Вы ему, выходит, плохо подрочили?
— Всё потому что манкируете и увиливаете.
— Увиливаете и манкируете.
— Бордельный инструктаж ещё никому не оказывался лишним.
— Осознали?
— Скорее за то, что не подрочил Гошке, — увильнул и манкировал Гуанако. — Когда в мае тому допросы устраивал.
СлИл-таки. Всё рассказал, честный-честный Гуанако.
Так а чобля, кто завтра на встречу-то придёт бля, если сегодня бля Бедроградская гэбня (гэ-бля) вся друг друга перегрызёт? Бля.
НУ КТО
Охрович и Краснокаменный разочарованно замолчали.
— Судя по тому, как вдохновенно Соций хуячил случайные объекты, — потёр под случайными рёбрами случайный Гуанако, — ничего они в Бедроградской гэбне об источнике утечки не знали. Неужто Гошка не вспомнил?
Ха-ха, Гошка не вспомнил.
Тот Гошка, который при виде Гуанако позеленел рожей почище собственных глаз и чуть этого же Гуанако не пристрелил на месте.
Не заключённого же №66563 он стрелять пытался, его стрелял бы Андрей!
А Андрей, наоборот, не дал Гошке (на самом деле дал, шутить про шлюх, священный обет, тут слишком просто, поехали дальше).
Да когда Гуанако букет от лица отвёл, у Гошки по всему телу твирь с того портового склада, где допрос был, проросла.
Ещё как вспомнил. Вспомнил, узнал и возненавидел. До того явно жаждал убивать, что Охрович и Краснокаменный мигом сорвались с насеста и атаковали.
— Вы же, помнится, по-фрайдистски любите Андрея? — высказались Охрович и Краснокаменный.
— Так вот любите его ещё больше, он вам сегодня жизнь спас.
— Схватил Гошку за руку, когда тот вас уже почти пристрелил.
— Прямо там, на подходах к складу.
— Гошка не только вспомнил, он также узнал и явно поимел мнение относительно вашей предпочтительной дальнейшей судьбы.
— Опять жизнь спас? — искренне брякнул Гуанако. — Да что ж такое!
Помолчал. Заржал.
У Гуанако — критическая рассинхронизация головы с телом.
Таких не берут в гэбни.
— У вас будет ещё возможность выразить ему свою благодарность, — утешили Охрович и Краснокаменный.
— Завтра ночью, в том же месте.
— Вы ведь, разумеется, понимаете, кто является реальной университетской властью?
— Вы ведь, разумеется, не станете манкировать и увиливать?
Гуанако так выкатил глаза, что Охрович и Краснокаменный даже со спины увидели.
МИМИЧЕСКИЙ ДАР.
— Сдурели? — завопил он.
— Мы без вас дороги не найдём, Сергей Корнеевич, — завопили в ответ Охрович и Краснокаменный.
— Ларий хочет посоветоваться с вами, Сергей Корнеевич.
— Ройш хочет показать вам первому свой план, Сергей Корнеевич.
— Попельдопель подписался на чуму благодаря вам, Сергей Корнеевич.
— Максим сбежал из чумы, потому что в ней было слишком много вас, Сергей Корнеевич.
— Габриэль Евгеньевич и Дима, Сергей Корнеевич!
— Не раздражайте нас, вынуждая указывать на очевидное, Сергей Корнеевич!
— Мы за такое на пересдачу отправляем.
— Слушайте, ну что за хуйня, я же не собирался… — заблеял горным попралом Сергей Корнеевич.
Охрович и Краснокаменный решили побыть милосердными.
— Подумайте об этом с приятной для вас стороны.
— Кто ещё, кроме нас и вас, может прийти на такое мероприятие с пистолетом
— Это вы сейчас отпираетесь, а если вас не взять, будете мучиться.
— Вдруг с вашими детишками что-то случится.
— Не выкобенивайтесь, Сергей Корнеевич.
— Слушайте своё сердце.
— Ухом, а не чем вы обычно слушаете.
— Давайте потом решим, — невоздержанно увильнул Гуанако ещё один раз (последний). — По делу: в заражённые канализационным путём районы я пальцем ткну, как доедем куда-нибудь. Как выясняется, мы уже и нашли все, кроме одного. Больше они не осилили, у них во вторник утром фаланги весь вирус увели. И лекарство увели, они новое спешно бодяжат. Могут себе позволить — оборудованием-то запаслись. Фалангам Андрей заливал то же, что и Шапке: ах, контролируемое заражение зданий Бедроградской гэбни, учебная тревога. Фаланги посмеялись, пришли раскалывать осиротевшую Бедроградскую гэбню, а она им хрясь на стол бумажку с запросом на применение права нейтрализации четвёртого! Фаланги ещё немного посмеялись, закатили им очную ставку с Андреем. И вернули того в гэбню, отклонив под вполне официальным предлогом ПН4. Вероятно, из вредности.
О кто, о кто мог угадать, что всё пойдёт прахом из-за вредности фаланг!
Игра, правила которой меняются произвольным образом, — сложная игра. Охрович и Краснокаменный пока что не выиграли, но когда-нибудь выиграют. Не ройшевскими методами. Своими.
Интересно, заслуживают ли фаланги жалости.
Вероятно, нет.
— Так, чего я не сказал? — внаглую воспользовался паузой Гуанако. — Они действительно хуеют с централизованного заражения дома Габриэля Евгеньевича. Не заражали, не знают и очень хотят знать, а кто, собственно, знает. Переживают, волнуются. Порт, разумеется, на их совести, но блокады они не ждали. И не придумали пока, как следует реагировать. Ещё что-то важное было… — помялся (в прямом смысле тоже, да). — Вот, вы точно оцените: Габриэля Евгеньевича из его башни до такси в ковре тащили! В том самом, беленьком-пушистеньком.
6/10.
Это высокая оценка.
— Нет, что-то вылетело из головы, определенно, — Гуанако поскрипел мозгами достаточно громко, чтобы Муля Педаль опасливо покосился на приборную панель. — А, да. Девочка-с-диктофоном, которая без диктофона, ещё во вторник вечером закончилась как ненужный свидетель.
Обидно.
Если бы девочка продолжилась, картина вышла бы интереснее.
А теперь будет сплошной похоронный звон в ушах у причастных. И особенно — у деепричастных. Тех, которые причастны действием. Благо их, собственно говоря, все.
Включила бы диктофон, дура, никому бы не понадобилось её убивать.
Мёртвые не заслуживают жалости.
— А что мы их наёбываем, они врубились только в среду, а потому искренне сожалеют, что просто задавили нахуй девочку, даже допроса не устроив. То есть вся эта Хащина с Силовым Комитетом — поздняя импровизация, чтоб у Ройша в сортире побултыхаться. Смесь-то, всученная девочке-с-диктофоном, была клейкая. Если к сортиру не прилипла до той самой среды — значит, никто её туда не выливал, значит, Бедроградскую гэбню гарантированно развели, сомнения снимаются. Проверочку они устраивали, вот и всё.