Чума в Бедрограде
Шрифт:
ДА КОГО ЭТО ТРЕВОЖИТ, ПРОФЕССОР
Бедроградская гэбня строит какие-то непрактичные планы, основная задача которых — быть зрелищными. Охрович и Краснокаменный сразу сказали, что никого в Хащине не было, правильно?
ТАК ЗАЧЕМ ПЕРЕПРОВЕРЯТЬ?
— С чумой решили покончить уже, чтоб от города хоть что-то осталось к тому моменту, как все между собой разберутся, — продолжал, и продолжал, и продолжал Гуанако, когда уже заглохнет. — Но они лечат сами, и мы тоже лечим сами, не координируясь. Это снижает эффективность, зато не придётся помощь от Медицинской гэбни обнародовать.
ОБИДА
Вся
Университет будет лечить город на деньги Медицинской гэбни. Бедроградская гэбня — на свои. И в конце кто-то поиздержится, а у кого-то будут средства на обновление гардероба революционного чучела.
Побеждает умнейший, красивейший и просто лучший.
То есть Охрович, Краснокаменный и революционное чучело.
ВсЕгДа (лучше: ВеЧнО, а то выходит сплошной не день больших последних букв).
С Портом всё не так просто. Каждый прыщавый истфаковский абитуриент читал в своём задрипанном учебнике: Порт — это АНАРХИЯ!! Ментальность, культура, традиция, так исторически сложилось и обусловилось — эбитесь.
Порт — это анархия, а анархия — это такой Габриэль Евгеньевич с кувалдой.
Мы знаем, что вы предлагаете нам благое, но мы откажемся, потому что мы откажемся, и особенно рьяно мы откажемся, если вы власть (ужас, кошмар, человек при жетоне, гибель свободных душ и вольных умов).
Не-е-ет, Порт любит кочевряжиться. Но уже сегодня к Охровичу и Краснокаменному приедут грузовики. Безвозмездные грузовики от старых друзей (сокурсников). В грузовиках — предметы, и Охрович и Краснокаменный не забудут снять налог.
Порт всё равно будет кочевряжиться. Денег и простых вещей ему мало. Ему надо эксклюзивных даров, редких штучек и артефактов.
Безвозмездные грузовики всё равно въедут в Порт с триумфом.
Порт будет кочевряжиться, но дальше уже есть Гуанако. Гуанако ещё кого-нибудь разведёт на бабки.
Или совратит.
Или запрётся с ним на складе. Или ещё где-нибудь запрётся.
У Гуанако ещё две черёмуховые капсулы остались.
БЕСЧЕСТНОСТЬ
— Вам не стыдно просить о помощи Медицинскую гэбню, Сергей Корнеевич? — сладенько пропели Охрович и Краснокаменный.
— Вы бы справились и без её головы.
— С головой вообще делать дела неспортивно.
— Ваш командир вас безо всякой черёмухи любит, он вам подрочить дал.
— И денег вы бы сумели найти.
— Можно было, например, ограбить саму Бедроградскую гэбню.
— Взять в заложники Первое Большое Перевёрнутое и потребовать выкуп.
— Устрашить мирное население бездарно розданными скопцами.
— Зачем вы прибегаете к дешёвым приёмчикам?
Гуанако сделал лицо очень бедного и очень дальнего родственника.
Охрович и Краснокаменный по-прежнему
— С командиром — кто ж знал, — промычал Гуанако. — Я и не думал, что он ко мне до сих пор так по-человечески относится, что разговор сам собой сложится. Может, кстати, и не сложился бы без дополнительных химических воздействий, только мы этого уже никогда не узнаем. Наркотики — это дёшево, зато надёжно. А всякое там человеческое отношение — никогда не знаешь, есть оно или нет. Не принимаются претензии! Как умеем, так и работаем.
— Кто вам сказал, что вы имеете право не принимать наши претензии? — возмутились Охрович и Краснокаменный.
— Человеческое отношение всегда есть, если есть один человек и второй человек.
— Человеческим отношением называется отношение первого человека ко второму.
— И наоборот.
— Вот какое оно — другой вопрос.
— Мы-то думали, вы храбрый, а вам нужна наркота, чтобы не робеть пред командиром!
— Всё равно гнильё ваши предъявы, — заупрямился горный попрал Гуанако. — Можно просто не робеть, а можно действовать эффективно. Если это означает перестраховываться, приходится перестраховываться. Мы тут все и так достаточно без страховки наворотили, чтоб теперь разгребать ближайшие десять лет. Слушайте, — вдруг прервал он нравоучительную тираду соображением о жизни насущной, — все понимают, конечно, что Максим — ваша добыча, и вам решать, что с ним теперь делать. Но встаёт вопрос: вы решили?
— Мы что, не можем его убить? — хором (иногда они позволяли себе) вскричали Охрович и Краснокаменный.
— А вы хотите? — усомнился Гуанако. — Он же так будет меньше мучиться.
— С чего вы взяли, что преумножение людских страданий в наших интересах?
— Вам кто-то что-то про нас наговорил?
— Не верьте. У нас много злопыхателей, и они врут.
— Назовите имена, и к вечеру они самолично признаются вам в том, что врали.
— И не спрашивайте, что у них с лицом: упали с лестницы.
Гуанако позорно сбежал в свою привычную прострацию:
— Я не настаиваю, но, возможно, стоит подумать о Максиме в практическом ключе.
— Вы пытаетесь купить нас нашим священным обетом, — укорили его Охрович и Краснокаменный.
— Студенты многое бы дали за возможность применить заместителя заведующего кафедрой в практическом ключе.
— Меньше, чем за заведующего кафедрой, но у того временно истёк срок годности.
— Только в последнее время Университет наконец-то искренне плюнул на интересы студентов.
— Что мы, разумеется, всецело одобряем.
— О где, о где нам искать клиентуру, Сергей Корнеевич?
— Если же вы не пытаетесь нас купить, Сергей Корнеевич, то будьте прямее и твёрже.
— Осознайте, что вы реальная власть.
— Дайте нам приказ.
— Вам понравится.
— Вам вообще такое нравится.
— Прямее, Сергей Корнеевич, и твёрже!
— Не просите невозможного от человека в шёлковой рубашке, — воспротивился шёлковый Гуанако, скуксился и закурил.