Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Да хуй с ней, с девкой, — согласился Соций.
— А что ещё-то? Андрей и фаланги? Спасибо, занимательная байка. Только из неё ничего не следует в практическом отношении.
— Лекарство, заражённые районы, — уставился в стену Соций.
Стены, кстати, больше никуда уплывать не пытались.
— Командир, давай начистоту: вы готовы всё это продолжать? Восьмой день хуйнёй маемся — может, хватит уже? Я юбилеем Первого Большого всерьёз тебя стращал, между прочим. К понедельнику надо бы закругляться с эпидемиями, а то хуже будет. Эпидемия ж не для эпидемии затевалась, а для Университета, так?
Соций отвернулся, но невольные воспоминания о том, как и что затевалось (семь ёбаных лет затевалось) и как на деле всё наперекосяк пошло, всё равно полезли в голову.
Думали-то о том, чтоб Университетскую гэбню спихнуть, а заниматься приходится всяким дерьмом. Тех же больных выискивать и госпитализировать, да так, чтоб слухи не поползли. Городские поликлиники подозревать ничего не должны, простые люди, которые не врачи, — тем более. А Андрей говорит, больные мрут. Вот прям больные, получившие дозу лекарства у медиков Бедроградской гэбни. Не то чтобы пачками, но прецеденты есть, и Андрея это, как всегда, ебёт.
Потому что нет во Всероссийском Соседстве смертности от эпидемий, не должно быть, не может быть, и вообще это подрыв государственных устоев. Обсосали как только могли уже государственные устои, знали, блядь, на что шли, — чего теперь-то паниковать?
Короче, Соций и без Гуанако знал, что эпидемия — сплошная морока. Первые дни-то бодро идёт, когда только заражать надо, а когда уже заразили — сплошь лишняя трата сил на весь этот контроль и секретность.
Но с другой стороны, делать-то что?
Гасить чуму собирались, когда Университетская гэбня за неё по башке получит, а та не получила. И может не получить вообще.
— Вот что, — сообразил Соций. — Раз мы тут типа начистоту беседуем и ты сам предложил мне что-нибудь растрепать, скажи уж, что ты про заражение завкафского дома думаешь? Мы с него хорошо так прихуели. А на вчерашней встрече гэбен у ваших были такие рожи, как будто они прихуели и сами. Чё за лажа?
Гуанако машинально взялся за свою пачку с цветными сигаретами, рассеянно кивнул Социю, когда тот сунул ему нормальную, и так три затяжки и промолчал.
— Не ебу, чё за лажа, — выдал он наконец. — Я ж сам видел, как это заражение всплыло. Свечку держал. Гарантирую: всплыло случайно, никто не думал завкафские трубы на вирус проверять. Что у него самого чума — стоило догадаться, но мог ведь и без труб подхватить где-то. А чтоб весь дом, никто и не думал. Вы ж не совсем крышей поехали — покушение на голову гэбни так в лоб обставлять, — Гуанако затормозил на секунду. — Или поехали, раз у завкафского дома канализация с трубопроводом объединена? Только не пизди, что это не ваша работа. Я столько подвалов за эти дни оббегал, что ваши фирменные вентили на фильтрах во сне на ощупь опознаю.
— Да наша, наша, — не стал отнекиваться Соций, — только давнишняя. Это тестовые фильтры были, самые первые. Обкатывали конструкцию на случайном жилом доме. Что на завкафском — так вышло. Пошутили типа. Забыли уже сорок лет как, что там вообще этот переключатель на безотходный оборот есть. Он у нас на нынешних картах канализаций даже обозначен не был — в расчёт не брали, ясен хуй. А тут — опаньки, кто-то воспользовался оборудованием.
— Ну, найти-то его там несложно, если знать, что искать, — пепел с гуанаковской сигареты упал прямо на шелка и кружева, но тот не заметил. — Но в Университете только в четверг, когда завкаф пропал, про заражение его дома узнали. Точно говорю.
— Может, Молевич краны крутил? — озвучил Соций основную версию Бедроградской гэбни.
То, что он понёсся как миленький на Пинегу, когда завкафа умыкнули, — ещё не значит, что не сам травил.
— Максим? — переспросил Гуанако. — Командир, да нихуя подобного. Вон, художества с портовыми борделями тоже на него валить пытаются, а он там ни при чём, он по коровьим пастбищам в это время скакал. Это ж явно вы Максима в Порту изобразили, чтоб дипломатию попортить?
Соций аж почувствовал на секунду, как жарко было в тот день голове под париком. С учётом того, что про завкафа в ковре он уже слил, отпираться нелепо. Да и вреда никакого: удочку закидывали на слухи в Порту и сомнения у Портовой гэбни, а им-то как раз ничем не помешает признание, которого даже на записи у Университета не будет.
— Положим, в Порту мы порезвились.
— Суки, ну нахуя? — Гуанако даже как-то осел. — Не маскарад под Максима нахуя, а вообще — нахуя? Это ж полнейший пиздец, чума в Порту. Даже если Порт на Максима поведётся и Университет под корень вырежет, вы-то всё равно в выигрыше не останетесь. У вас, блядь, экономическая блокада в городе. Чё делать думаете? У Бюро Патентов деньги клянчить?
— Сами разберёмся, — излишне быстро буркнул Соций.
Это было неприятно — знать, что твоя гэбня неправа.
С Портом ведь действительно лоханулись. Не верили, что Портовая гэбня может закатить ёбаную блокаду. Но, по правде говоря, сам-то Соций ещё до всякой блокады был против чумы в Порту. От такого рукой подать до международной огласки, а о международной огласке Соций привык думать с семнадцати лет — как в ирландско-всероссийских действующих войсках (которые на бумаге резервно-тренировочные) оказался, так и привык.
И Бахта тоже скептически отнёсся к прямым нападкам на Порт — он дольше их всех в Бедроградской гэбне служит, у него свои резоны. Навидался всякого в прежних составах.
Но Гошка и Андрей хотели заразить Порт — и все пошли заражать Порт.
Потому что думать головы гэбни могут каждый своё, а делать — одно общее. Тут уж без вариантов. Только паршиво получается вообще-то, что Гошка и Андрей в войну заигрались и дальше могильной плиты над телами Университетской гэбни ничего видеть не хотят.
Так ведь действительно до эпидемии по всей стране дойдёт. Вряд ли в прямом смысле, но когда на здравый расчёт становится плевать, много чего нахуячить можно.
Все эти размышления Соция совершенно не радовали, поэтому он предпочёл перевести стрелки обратно: