Чума в Бедрограде
Шрифт:
Фаланга встал, с едва уловимым раздражением одёрнул непривычный для него белый халат, оглядел помещение и направился к двери.
— Дмитрий Ройш с самого начала пользовался вашим гостеприимством и вашим служебным положением, — сухо сказал он перед тем, как оставить Сепгея Борисовича в одиночестве. — Вашей именной печатью заверен ряд фальшивых документов, вы знали?
Сепгей Борисович тряхнул головой и тоже поднялся со стула.
Яблоко сиротливо зеленело на чьих-то чужих отчётах по профилактике нервных срывов.
Надо отнести Виктору Дарьевичу его диаграммы, от которых на других голов Медицинской гэбни нападает нервный тик, и заодно спросить, что пьют от недосыпа. Второстепенная роль сыграна, фаланга убедился в неуловимости (а заодно и цинизме) Дмитрия Ройша, больше ничего не будет — только ожидание новостей из Бедрограда и возвращение бюрократических кошмаров про рубашки цвета ничего. После того, как поживёшь под следствием три с половиной года, даже самая безобидная встреча с фалангой даром пройти не может.
Только никому в Бедрограде об этом знать не стоит.
Когда дверь за фалангой захлопнулась, Сепгей Борисович положил яблоко в портфель и подумал, что нелепое имя — это всё-таки очень удобно.
Позволяет отыскать человека в телефонном справочнике с первой попытки.
Глава 3. Опять думать
Бедроградская гэбня. Гошк'a
Думать вредно.
Делать не думая — глупо. Правильно — делать и думать одновременно или перемежать одно другим. Понимание того, в какой фазе ты в данный момент находишься, приходит с опытом.
Когда пропадает один из голов твоей гэбни — человек, который каждый херов раз трезвонит из Столицы и сообщает всё нужное и ненужное о своих дальнейших перемещениях, надо прыгать в поезд и ехать. Десяти часов дороги от Бедрограда с лихвой хватит на то, чтобы разобраться, куда и чего; обойти в Столице своих людей, созвониться с двумя оставшимися головами гэбни — это всё рефлекторно, не занимает мысли.
Думать вредно, но ничего другого Гошке сейчас не оставалось.
Надо дождаться, пока в квартире Шапки погаснет свет.
Андрей уехал в Столицу прошлой ночью и исчез. Ездить в Столицу любому голове Бедроградской гэбни опасно — как и ездить по Бедрограду, и садиться в непроверенное такси, и ложиться спать; издержки профессии. Это все понимают, но это не повод не среагировать на тревожный звоночек.
То есть его отсутствие.
Шапка — тавр, и это вдвойне опасно. Не потому, что все тавры — чокнутые фанатики (поскольку не все, а лишь подавляющее их большинство); не потому, что учёный-вирусолог Шапка проходил национальные боевые тренировки в селе своей юности, славном Зажопейске; не потому даже, что ему могла коса в голову ударить и сподвигнуть на героический подвиг во имя добра и справедливости. Это всё было ясно с самого начала — как и то, что Андрей занимается в Медицинском Корпусе глубоко незаконными делами.
Шапка — тавр, и это значит, что на него удобно повесить любую политическую акцию. Мотивации тавра никому не надо объяснять, он же чокнутый фанатик с национальными боевыми тренировками за косой. А политическая акция в адрес Бедроградской гэбни имеет в Столице все шансы случиться — помнят ещё политические акции в адрес гэбни Столичной.
Шапка — тавр, и, сука, не желает ложиться спать.
Ещё десять минут — и упустит свою возможность решить вопрос полюбовно.
Пусть кто-нибудь потом попробует обвинить Гошку в том, что он не пытается искать безболезненных путей.
Лучи заходящего солнца (ути-пути, поэзия, красный столичный сентябрь) неистово отсвечивали в глаза, но лампа в таврском окне продолжала гореть. Значит, придётся пока ещё немного подумать. Так вот: все вот эти, которые так любят хвалиться своим интеллектуальным багажом и ставить его на вершину херова человеческого бытия, могли бы заняться чем-нибудь полезным и изобрести контактные линзы, которые нивелировали бы эффекты косых солнечных лучей. Не носить же Гошке поверх них ещё и тёмные очки, а.
Рабочий инструмент должен быть эффективным и многофункциональным.
И чтобы эти волшебные линзы учитывали, что зритель может располагаться на крыше дома напротив, где угол падения этих самых лучей ебёт угол отражения так, что глаза вываливаются у всех присутствующих.
На конспиративную квартиру в каждом столичном доме ресурсов не наберёшься, а кафешку на первом этаже успела занять другая слежка, которой Гошка вовсе не собирался попадаться. Соответственно, следить за Шапкиным жилищем (которому осталось испытательных две минуты) приходилось с крыши.
Соций залёг бы на крыше профессиональнее, но он не стал бы пытаться решить вопрос полюбовно, вломился бы и надавал по зубам. Поэтому и не поехал, хотя хотел. Дробление челюстных суставов в любом случае предвидится, но есть некоторая вероятность того, что с Шапкой можно ещё и поговорить. Бедроградской гэбне всего-то и надо — узнать, куда он дел Андрея.
Б'aхта ехать даже не порывался: тавр без косы для своего малого, но такого гордого народа — отщепенец, сиди он хоть в гэбне, хоть в Бюро Патентов, хоть на вершине Вилонского Хуя; а вот с Социем пришлось что только не тянуть жребий.
Победили оптимизм и вера в полюбовность.
Вот и хорошо: у Соция с таврами проблем нет, он на другом малом народе зациклен — семь лет в армии даром не проходят, челюсть только так скрипеть начинает, но не на тавров, не на тавров. Да только всё равно — семь лет в армии, вся херня — Гошка полюбовность Социю не доверит, когда альтернатива есть.
Так, время вышло.
Шапке крышка.
И не одна. Не только кафешка напротив, но и лавочка по диагонали, и уж наверняка какая-нибудь квартира — все были засижены разнообразными людьми, изредка косящимися в сторону Шапкиных окон. Этих людей кто-то туда рассадил, а значит, кого-то в наши дни очень интересует некий конкретный таврский вопрос. Судя по количеству и профессионализму наблюдателей, Гошка для Шапки — это ещё лёгкая и безболезненная смерть.