Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Всё, что ты мог сказать и сделать, ты уже сказал и сделал, — несвоим голосом ответил Максим.
После этого раздался звук, который Дима не сумел мгновенно опознать.
«Сдох через пару секунд после того, как его отпустило» звучит до омерзения обидно.
Но с другой стороны, можно сказать «его отпустило за пару секунд до смерти» — а это уже как-то приятнее.
Было бы.
Если бы Дима сдох.
Вместо этого он увидел, как Максим величаво и медлительно рушится за пол.
За спиной у него обнаружился Краснокаменный с занесённой повыше рукоятью золотцевского револьвера.
Воспоследовала немая сцена определённой протяжённости.
— Я же говорил, что выстрела может быть только два, а никто мне не верил, — глубокомысленно изрёк Дима.
— А мы совсем не то имели в виду, когда предлагали Максиму купить скопца, — ответил ему Краснокаменный, сделал неловкую паузу, помялся и добавил, — совсем не то.
И тут Дима заметил, что Краснокаменный стоит перед ним один, без Охровича.
— Разделились, чтобы найти тебя, — пояснил он, расшифровав изумлённый взгляд. — Охрович поехал на Поплеевскую. … Символизм места может быть разным. … Других вариантов вообще всегда немало — кому, как не тебе, знать. … Муля Педаль никуда не уехал. … Выслужиться попытался. … Побыть лучше, чем от него хотят. … Так что, с одной стороны, искать тебя было немного сложнее. … Сразу поняли, что тут страшные вещи творятся, вошли — вошёл уже подготовленным. … Максим — осёл, мог же входную дверь на щеколду закрыть, так бы нам всем жизнь усложнил.
Краснокаменный всё время нервно оглядывался по сторонам и говорил тише обычного, явно пытаясь сократить паузы между репликами и явно будучи не в силах.
— Твоё явление в единственном числе кажется мне чем-то вроде знака свыше.
— Наше явление в единственном числе — спасение твоей репутации. … Не считая жизни. … Храбрость твоего монолога просто потрясала душу.
— Я вижу определённое свинство со стороны вселенной в том, что вы — ты упустил весь искромётный юмор и явился только на поскучневшего посткатартического меня. Но, знаешь, что-то мне подсказывает, что с этим свинством можно жить.
Краснокаменный не очень прислушивался, всё так же нервно оглядываясь по сторонам.
Печальная мысль поразила Диму.
— Ты умеешь оказывать хоть какую-нибудь медицинскую помощь?
— Мы — я всё умею, — огрызнулся Краснокаменный.
— В сумке есть несколько ампул со снотворным. Надеюсь, ты сумеешь отличить их от шариковой ручки и вколоть всем присутствующим. Исключая себя самого, если можно.
— Если я и окажу тебе медицинскую помощь, то только затем, чтобы мы потом могли отдельно убить тебя за неповиновение, — буркнул Краснокаменный, добывая сумку из угла, а ампулу и шприцы — из сумки.
Первым он удостоил внимания Максима, а потом подошёл к Диме, умудрившись не поскользнуться.
— Ты просто не представляешь, друг, насколько мы на тебя злы, — гавкнул он, злорадно (и очень умело, не стоило сомневаться) всаживая в него шприц, — и чем это тебе грозит.
Его прекрасное, хоть и усатое, лицо мгновенно начало плыть куда-то в сторону, становясь пушистым (и по-прежнему отвратительно усатым) облачком.
— Ты просто не представляешь, друг, насколько с этим можно жить, — сонно пробормотал Дима в ответ.
И отключился.
Глава 34. Слишком длинная, неправдоподобная и сопливая байка
Университет. Гуанако
Леший, насколько же хотелось отключиться!
Гуанако ворочался на блядской койке Святотатыча и старательно не волновался за Диму.
То, что на блядской койке Святотатыча Дима обнаружен не был, — ещё ничего не значит.
То, что Святотатыч отводил глаза и изо всех сил придумывал себе занятия поинтересней расспросов, с Охровичем и Краснокаменным ли уехал Дима, — тем более ничего не значит.
То, что Святотатыч пошёл кому-то там звонить в другую каморку, хотя в этой тоже есть телефон, — ничего, ничегошеньки не значит.
Может, день такой.
Воскресенье, 19 сентября 1883 года, девятый день чумы в Бедрограде.
Все ёбнулись.
Гуанако ещё раз повернулся на блядской койке Святотатыча и сообразил: браслет!
Блядский браслетик-батарейка, стимулятор из натуральных степных продуктов. Вгоняет натуральные продукты шипами в кровь, не даёт валиться с ног.
Ноги недовольно зачесались под сапогами — Гуанако впервые за всю чуму нацепил браслет ночью с шестого на седьмой день, после всяких там жидкостей из кранов в доме Габриэля Евгеньевича. На ногу и нацепил, чтобы Дима не заметил, а то он и так злоупотребляет — нечего подкреплять его зависимость дурным примером старших. Непедагогично.
Дима, впрочем, заметил почти сразу, но Гуанако всё равно признал лодыжки более удачным местом для браслетов, чем запястья. Руки сейчас не для того нужны, чтобы в степных аксессуарах красоваться. Зацепится браслет за что-нибудь — неудобно же может выйти.
Ноги недовольно чесались, но снимать браслет таки не следовало. Вырубит ведь нахуй на порядочное количество часов.
Если бы Дима был тут, можно было бы даже позволить себе такой увлекательный отдых — всего-то полдень, Бедроградская гэбня ждёт «реальную университетскую власть» только к ночи. А важные дела переделаны: репутация Максима и Университета в Порту поправлена, положение Порта — ну, гм — поправлено.
Кое-как.
На средства Виктора Дарьевича из Медицинской гэбни и состоятельных студентов из контрреволюционного выпуска.