Чума в Бедрограде
Шрифт:
Остатки Бедроградской гэбни синхронно посмотрели на фалангу с непереводимым выражением, которое снаружи должно было являт’ собой скорб’ и неуверенност’, а изнутри ощущалос’ не иначе как «выкуси, сука».
…Стоило подписат’ форму для ПН4 — из приёмной доложили, что фаланга ждёт.
Бахта Рука бросился к вешалке за форменными мундирами, Гошка к бумажке — дозаполнит’ пропуски, Соций к сейфу — согласно протоколу нельзя входит’ при оружии в помещение для допросов, где возжелал сегодня говорит’ фаланга, надо разоружит’ся.
Разоружит’ся, упаковат’ся в мундиры, пристегнут’ на левую сторону ремнями наплечники, стерет’
А потом долбаные сорок минут отвечат’ на вопросы про замену проводки, последние пополнения архивов и идеологию за лето!
Фаланга как ни в чём не бывало поддерживал иллюзию будничности всей этой экстренной проверки служебных помещений. Остатки Бедроградской гэбни отводили душу, деляс’ под столом фантазиями на тему его медленной и мучительной гибели — гэбенный служебный код, касания стоп. Чтоб никто не слышал и не видел, что гэбня обсуждает внутри себя. Удобно — помогает быстро принимат’ решения на допросах.
Помогает не впадат’ в бешенство, когда их сорок минут мурыжат ерундой.
Но всё-таки спросил, спросил про Андрея!
— Не знаем, — пожал плечами Бахта Рука, со злорадным удовольствием наблюдая, как меняется стойка породистой ищейки-фаланги.
— Едва ли не у вас собирались спрашивать, — ещё больше подначил Соций.
— Понимаете, — как будто бы извиняяс’, начал Гошка, — у нас критическая рассинхронизация.
Про фаланг часто рассказывают — дуракам, которые развешивают уши, — будто у них на всё одно выражение лица. Бахта Рука знал три: одно стандартное, презрительно-равнодушное, «ничего нового вы всё равно не расскажете, но, так уж и быть, давайте послушаем» и ещё два, персонально для Бедроградской гэбни: «где отчёт по идеологии за лето?» и «прекратите обострять ситуацию со Столицей своими разбойными выходками!».
Сейчас Бахта Рука своими глазами увидел, как мимика фаланги принимает доселе неизвестную, четвёртую конфигурацию — «а вот с этого места поподробнее, отечество нуждается в вашем грязном белье!».
— Мы собирались посылать прошение через официальные инстанции, но раз уж вы здесь… — Бахта Рука замолчал, позволив себе поглумит’ся ещё самую малост’.
Остатки Бедроградской гэбни держали паузу, в упор глядя на фалангу.
Тот практически заёрзал — но не на месте, а так, как будто любопытная душонка заёрзала в ограничивающем её возможности теле.
Гошка издевательски приподнял над столом заполненную и подписанную форму, пробежал её сосредоточенно глазами, изобразил сомнение и нерешительност’.
Фаланга аж вытянулся:
— Что это у вас, Гошка Петюньевич?
— Прошение о применении права нейтрализации четвёртого, — громыхнул Соций.
Гошка в молчании опустил голову.
— В адрес Зябликова Андрея Эдмундовича? — очен’ серьёзным тоном уточнил фаланга, и Бахта Рука всё-таки признался себе, что тайно восхищается особым профессиональным чувством юмора фаланг.
— В адрес покойного хэра Ройша! — неожиданно ляпнул он, улыбнулся растерянно и болезненно, покосился на Гошку и Соция, потом обратно на фалангу и добавил: — Простите, нервы.
Бахта Рука думал, что насмехается умышленно, потому что так здорово насмехат’ся над фалангами, потому что остатки Бедроградской гэбни так быстро породили такой эффективный план спасения ситуации, потому что радост’ бюрократической победы так и прёт наружу. Но, почувствовав плечом нехватку за столом ещё одного человека, понял — а вед’ и правда, нервы.
Лихорадочный ден’, будто в городе не чума, а столбнячное пихтское бешенство. Бросает из крайности в крайност’, заставляет хотет’ пробежат’ся по коридорам здания Бедроградской гэбни с воплем, разбит’ случайное окно, надет’ фаланге на голову мусорное ведро, расстрелят’ из табельного оружия кого-нибуд’ неудачно попавшегося под руку…
Они применяют к Андрею ПН4, они уже сказали это фаланге.
— …и таким образом выяснили, что Андрей Эдмундович от лица Бедроградской гэбни нелегально заказывал смертельно опасный вирус у специалиста из Медицинского Корпуса, — видимо, Соций только что изложил фактический повод для ПН4, последовательно отсекая все компрометирующие детали, как умеет отсекат’ только он — армейская выучка отчитыват’ся перед чужим штабом, если воз’мут в плен. Связки фактов, стройные цепочки событий, и в них почти ни одного звена, способного разрушит’ легенду.
Бахта Рука всё пропустил, глядя куда-то перед собой.
— Соций Всеволодьевич, вы говорите страшные вещи, — прогнусавил фаланга, чут’ раскачиваяс’ всем корпусом, как дерево на слабом ветру. — И что же, по Бедрограду бродит смертельный вирус?
— Пока такового не обнаружено, — уверенно заявил Гошка.
Бахта Рука добавил:
— Хотелось бы верить, что заражение не было произведено. Но мы продолжаем поиски.
Можно было бы прямо сейчас выдат’ фаланге адреса всех зачумлённых микрорайонов — или хотя бы одну из пяти точек на карте. В субботу травили только дом Ройша и парочку рядом, но это и так добрая половина крохотного Тощего переулка. В воскресенье, пока Гошка катался за Андреем, ещё одно место, новостройки у бывших метелинских мануфактур — самая окраина Старого Города, подальше от Университета, но поближе к Ройшу. Ну, чтоб можно было поверит’, что болезн’ сама перекинулас’. Вчера — сразу три очага распространения заразы, эпидемия должна развиват’ся скачкообразно. Сегодня уже ничего не успели, вирус-то пропал.
И лекарство пропало, а значит, сказат’ сейчас, что эпидемия ест’ — выставит’ себя такими же слепыми котятами, какими они собираются выставит’ Университет: у нас что-то происходит, но нам нечем это лечит’.
Вот к завтрашнему утру, когда в спешном порядке будет синтезирована хот’ какая-то партия лекарства, — можно будет доложит’, что заражение нашли. Предоставит’ средство борьбы с эпидемией (формула которого якобы была добыта у тавра-вирусолога, когда выясняли, где же Андрей) и преспокойно сдат’ свои полномочия — вместе с лекарством! — Комиссии по Делам Гэбен.
У остатков Бедроградской гэбни ПН4, но они всё равно способны контролироват’ ситуацию на вверенной территории, а Университет — нет. Из-за выкрутасов Андрея первоначальный замысел оброс драматизмом, но сильно отклонят’ся от курса никто не собирается — и точка.
В помещении для допросов всё по служебной инструкции: только стол гэбни, стул допрашиваемого — в двух с половиной метрах строго напротив — и окно. На этот стул фаланга в жизни не сядет, он облюбовал подоконник — смотрит на остатки Бедроградской гэбни сбоку, задумчиво поглаживает крашеное дерево рамы.