Чумовые истории. Пёстрый сборник
Шрифт:
– Ой…
– Пожалуйста… Тебе плохо?!
– Ничего, ничего. Пусцяки. Я… Немного расстроен.
И начинает тихо смеяться. Серый сбит с толку, хмурится.
– Да что с тобою? Ты это… Твой ржавый трансформатор или что там… Поберег бы. У тебя вообще нет выходных. И, думаешь, я не замечаю, какой ты рассеянный всю эту чертову неделю?.. Выкладывай. Что ты от меня скрываешь? Говори. Я готов. Пусть лучше страшная правда, чем неведение. И вот еще… Это не наезд. Я, правда, хочу тебе помочь. Скажи, у тебя там… – стучит по виску, – нет такой функции типа напоминалки?.. Как это?.. Памятки?..
Ксафа смотрит на Серого с теми же молодыми озорными искорками, как час назад на Сусанну. Лукаво улыбается.
– Сэрж.. Вы помнице… Кажется. Еще в Ленинграде… Вы спросили меня, во что я верю?.. Смог бы я… Когда-нибудь принять религию пророка Мухаммада?..
– Э… Ну… Было что-то похожее. Только при чем тут это?
– Я знаю приблизительно, чито за ритуалы совершают католики и православные в похожей ситуации, как они подают на храм и ставят свечи, славят святых покровителей. К сожалению, я совершенный профан в исламе. Поэтому я дам тебе денежку, а ты уж зделай, как принято. Возблагодари от меня Аллаха, чито он милосерднее прочих богов. Воистину, он всемогущ и справедлив. И у него прекрасное чувство юмора.
4.1. Театр и после, в мастерской у Эдвардо
Заможский принес Надежде и вручил на беломраморной лестнице зеленовато-белую розу, обсыпанную по краям золотой пудрой.
– Ох, хаха, Саша, ты умеешь удивить! "Дарите женщинам цветы, дарите женщинам улыбки"?
Заможский ошарашил товарищей также и своим костюмом. Все привыкли видеть его в шерстяных пиджаках разных землистых оттенков и вечных серых министерских брюках. А тут… Черный пиджак с двумя рядами пуговиц и черная рубашка в мелкий белый горошек. И в джинсах! Эдик подскочил сзади, привлек к себе, накинул свой пурпурный объемный шарф и попросил Юру сфотографировать их всех вместе. "ита шэдерф! – Лайк и перепост! – Интересно, кто первый пошлет эту фоточку Серому? – Не прижимайтесь так тесно." Юрий выпалил, поздоровавшись за ручку со всеми по очереди:
– Саша, ты чего сегодня как на похороны?
– С каких пор строгий черный костюм не подходит для торжества или визита в оперу?
– А лицо кислое у тебя тоже к наряду?
– Нец. Голова чито-то побаливает весь вечер.
– Я думала, это вы раздобудете нам билеты через какого-нибудь "-мана" или "-сона" или как еще по-родственному.
– Ну чито вы, Наденька, кто все эти люди и кто я? Не знаю, о чем вы. Моя тетушка, покойница, работала при Александринке, но так уж сколько-таки воды утекло?
– Тетя Соня была мудрая женщина, только косила под дурочку.
– Так, тут изменения в программе, так что мы не на оперу попали, а на балет.
– Кель кошмаг'!
– Что, ты имеешь что-то против танцев? Ты же обожаешь танцы? Тем более, это же Чайковский.
– Да хоть сам Морис Петипа. Знаю я эти премьеры… Всё сырое и недоделанное, скверное зрелище, достойное жалости. Прима далеко не (называет имя известной танцовщицы прошлого
– Саша, не унывай!
– Нормально так! Бесплатно в театр идет и не видел еще спектакля, а уже всё ему не так! – обозлился Юра. – Тебе только барокко на аутентичных инструментах той эпохи мило?
– Ну чито вы, чито вы, Юг'А, если так г'ассуждац, получается, человечество не должно было покидать пещег'.
– Меня посадите где-нибудь с краюшка, вдруг мне резко приспичит. Ничего не могу поделать, войдите в моё положение.
– При всем уважении, Надя, куда разместимся, я не контролирую. Так, поживее, ворон не считаем. Сюда.
В очереди в гардероб:
– Пропустите! Я работник театра!
Народ: Нахал! Ненормальный!
– Юра… – Ксафа наградил его долгим выразительным взглядом, потупился. – А вы всё такой же… – ищет слово, – дерзкий. Какая прелесть!! о, я очень давно не был в театре. Не помню, когда последний раз. Честно. Вот странность. Юра, солнце, ты рождаешь во мне щекотливое настроение перед премьерой.
Номерок триста. Зоо. Юра приказал всем стоять в сторонке, он пока утрясет вопрос с местами посадки. Вернулся уже после второго звонка, попросил не отставать и не теряться. В полной темноте пошли какими-то коридорами с декорациями и проводами. Первый акт они просидели в оркестровой яме.
"Есть билет на балет? Нет! – Ой, а кто эти посторонние люди?.. – Это-таки тетя сестры мужа моей тещи провела через черный ход."
Эдик шепчет Наде, упираясь коленками в какую-то дубовую доску:
– Я отлично понимаю, почему Николай не пошел с нами. Здесь ужасно неудобные стулья, совсем не для высоких мужчин.
– Нет, просто наша компания его бы компрометировала.
На Надежде было синее кружевное платье и черное белье. В синих волосах, скрученных в дреды, – деревянные шпильки. В ушах – тоннели. Эдвардо в красном спортивном костюме и розовой тельняшке. Эдик приложил в картинном ужасе ладони к щекам, сделав губками очаровательное «О», как на известном полотне Мунка, и отрепетированным голосом сценической дивы проблеял:
– Боже мой, как страшно! Его девочка сбежала в театр с тремя жителями Северной Венеции на букву пэ! Это смерть! Хмф, от трех часов с нами и балетом он бы не умер.
В антракте пошли в буфет. Надя спрашивает у Заможского:
– Послушайте, Саша, я вас не сильно подвела, что рассчитала? Я ведь думала, так лучше и вам, и мне. Вы спокойно займетесь своим бизнесом, кстати, что у вас там?..
Заможский достает из нагрудного кармана ядовито-красную визитку с греческим узором по краю "бухгалтерия, налоги, нотариус".
– Чем вы сейчас заняты с Муртазиным?
– Только не смейтесь. Мы сейчас выпускаем дозаторы для жидкого мыла и салфетницы в виде морских ракушек.
– Ну, и? Хорошее начинание. Полезные в хозяйстве вещи. И должны радовать глаз. Ты на них, надеюсь, наклеил какие-нибудь дешевенькие репродукции Бакста? Как, нет? Продам идею. Хочешь, даже эскиз сделаю?
– Кризис стимулирует рынок. Это инструмент. Кстати, Надинн, вам не пригодится ли пять бочек селедки?
– Соленой? А мне куда? Жарить?