Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
— Важно, — упрямо возразил тот.
Поднял руку, прикоснулся к щеке Янтора, оставляя на ней влажный след.
— Сколько ты ждал меня?
— Четыре тысячи весен, — рухнуло ледяной глыбой на камни.
Четыре. Тысячи. Весен.
Для Ниилиля, который на свете-то прожил всего двадцать весен, подобный срок был попросту непредставим. Он опасался, что проспал несколько десятков, может быть, сто весен… Опасался, что Эфар до сих пор злится, что случилось что-нибудь еще… Но четыре тысячи! Как же Янтор все это время…
Прижав ладони к лицу, Ниилиль лежал, пытаясь осмыслить это, когда почуял
— Янтор! Тот удэши… Он же совсем слабенький! Даже раны зашептать не сможет! И там же огонек был рядом… Не дай Стихии встретит — испарит же!
— Что? О чем… — Янтор откликнулся на тревогу любимого, высвистнули ветра — и тут же опали, едва дошло, что имеет в виду Ниилиль. — О, Стихии! То дитя — не удэши, родной. Это человек. Тебя разбудил одаренный Стихиями человек, дальний потомок твоего старшего, Теальи.
И, видя искреннее непонимание, чуть пожал плечами:
— Мир сильно изменился за это время, Ниилиль. Очень сильно. Мне нужно будет многое тебе рассказать и показать.
— Удэши, человек… — Ниилиль упрямо сжал губы. — Дыхание мое, моему побратиму нужна помощь. А я никуда не денусь.
На такие простые слова Янтор внезапно вскинулся, словно в незажившую рану воткнули раскаленный шип.
— Побратим?.. Хотя, да, все верно. Яр щедро оплатил твою свободу своей кровью и силой. Хорошо, любовь моя, я позабочусь о мальчишках, но ты пообещаешь никуда не выходить отсюда, пока не вернусь.
Это Ниилиль пообещал с легкостью: он и не встал бы. Да и не хотелось выбираться из целого вороха мягких, ласкающих тело шкур. Он прежде не видел ничего подобного — такого восхитительного жаркого, белого меха. Погладив его, он понял: оправился достаточно, чтобы любопытно покрутить головой, рассматривая жилище любимого.
Оно было на удивление небольшим, вернее, небольшой была эта часть — выточенная водой и ветром пещера, все стены которой, кроме той, где было устроено ложе, и пола, покрывали щетки и кристаллы, искрящиеся даже в едва заметных лучах света, проникающего через потайные щели. Прозрачные, лиловые, желтые, зеленоватые, густо-синие, они образовывали розетки и наплывы, и даже тонкие колонны, поверх которых тоже прорастали кристаллики поменьше. Кроме каменного ложа, пахнущего травой и покрытого чем-то мягко-упругим и ворохом шкур, в этой пещере не было ничего.
— Я вернусь быстро, моя Живая Вода, — Янтор поднялся, стремительно и резко. Так непривычно для Ниилиля, который видел его совсем другим. Но уже проступали, проглядывали черты того удэши ветров, в которого юный Родничок когда-то безоглядно влюбился, увидев на Танцевальном поле.
— Я жду, — получилось даже лукаво улыбнуться в ответ, как тогда, когда расставались на год, уходя по своим землям.
Одеваться Янтор не стал, только накинул сорочку, даже не подпоясал ее — вылетел стремительным шагом, отдавшимся дробным эхом где-то вдалеке. Но Ниилиль чувствовал движение воздуха: остались приглядывающие за ним ветерки, разгоняющие запах камня и воды.
Беспокоится. Боится. Это отзывалось одновременно теплом и легким раздражением: тем сложнее будет делать то, что задумал. После сна мир вокруг казался каким-то странным, и Ниилиль долго лежал, прежде чем понял: просто он теперь слышит и чует больше. Чует, как перебаламучены воды озерка, в котором спал, с которым сроднился. Как встревожено-звонко поют ручейки подо льдом в окрестных скалах, как ворочаются где-то наверху сонные тучи: будет снег. И отовсюду понемногу, по капле, сочилась сила, которую он собирал, свивая тесным коконом.
Никто никогда не объяснял удэши, как должно было происходить преображение. Акмал лишь улыбнулась на его наивный вопрос, потрепала по голове: «Дорасти сначала». Кто ж знал, что когда дорастет, и совета спросить будет не у кого? Жива ли вообще Акмал? Столько весен…
Ниилиль засыпал, зная: когда он проснется, все станет правильно. Только бы Янтор не очень разозлился.
***
На явившегося Янтора уставились вдвоем, двумя пронзительными, внимательными взглядами. Было отчего: вид у того… Яр, да и Кречет привыкли видеть его сурово-сдержанным взрослым, а тут перед ними стоял то ли сбежавший, то ли изгнанный с любовного ложа молодой горец, нетерпеливо встряхивающий растрепанной ветрами гривой:
— Ну, что так сидите? Домой вам пора.
И ни собраться не дал, ни опомниться, ни костерок затушить — схватил в охапку обоих, и немаленького Кречета, и слегка подросшего Яра, и взревело вокруг, сжало, пусть и бережно, но все равно до перехваченного дыхания.
Яр ожидал чего-то другого, подобного описанному в дневниках многопрадеда полету… Ага, дождался, как же! Янтор — это не Хозяин неба, это дикая сила. За серо-белыми воющими вихрями не разглядеть было ничего, только когда по пяткам ударила земля, они рассеялись, оставляя полуоглушенных молодых людей на камнях внутреннего двора Эфар-танна.
— Тороплюсь, — бросил Янтор. — Но постараюсь скоро быть. Амарису скажите, я не забыл обещание. Яр, — порывисто шагнул, стиснул в крепких до боли объятиях, — дайомэ.
И пропал, как и не было. Только они двое остались стоять с открытыми ртами посреди двора. Яр похлопал круглыми глазами, покосился на Кречета.
— А от любви всегда так дуреют?.. — полуутвердительно спросил он.
— Ну… когда как… — Кречет, наконец, сообразил закрыть рот и принялся поправлять перекрученную ветром одежду. — Ты как? Идем, найдем кого, чтоб тебе руки посмотрели.
— Идем, ага, — рассеяно кивнул Яр.
***
Как бы ни торопился Янтор, а успел только к моменту, как окончательно сомкнулся над Ниилиль зыбкий кокон силы. Взвыл, заметался тревожно ветер по самоцветным пещерам, но сам Отец Ветров застыл каменным изваянием у изголовья постели, не решаясь коснуться и только глядя неотрывно, как изменяется хрупкое, тонкое тело юноши.
— Ну куда же ты так торопишься, Родничок мой? Не окреп ведь…
Но Янтор знал, что даже если его любовь снова уснет, набираясь сил после преображения, он дождется. Это ведь будет просто сон от усталости. На несколько дней, не больше — не на тысячелетия. Лопнет прозрачная, но крепкая пленка воды, будто скорлупа яйца, зреющего в гнезде — и среди мехов будет лежать его Ниилиль. А пока хоть полюбоваться, увидеть его последний раз таким. Янтор был уверен: любимый, мечтавший об этом с самой первой их встречи, не захочет возвращаться назад, как не сделала этого Акмал, даже оставшись одна.