Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
Нехо не обернулся, только звякнул щеколдой, закрывая окно.
— И что же такого ты натворил, Яр?
— Это… я… Я Мара заболтал, ну, и озеро там было, так что я…
— Амарис?!
— Не Око, отец! — тот аж испуганно попятился на шаг.
— Хрустальное, — быстро уточнил Яр, не очень понимая. — Разве ветра не сказали, где мы? И стражники…
— Стража не знала, куда именно вы направились. Амарис, чтоб такого больше не повторялось! А насчет ветров — я не Янтор, это он вас сумел бы отыскать и в потаенной долине, и в долине Хрустального.
Амарис пристыжено опустил голову. Ведь вправду позабыл сказать, куда именно идут — в горы и в горы. И Яр был слишком взбудоражен.
— Да, отец.
— А чтоб понимание в головах закрепилось — после завтрака спуститесь к старой конюшне, — припечатал нехо. — Ступайте.
В коридор оба вышли тихо-тихо, так же прикрыли дверь. И только когда дошли до комнат, Яр тихонько поинтересовался:
— А что там, на конюшнях? Убираться надо?
Против воли Амарис рассмеялся, хоть и невесело:
— Да нет, не убираться. Хотя отец потом, конечно же, отыщет нам посильное занятие, чтоб дурную энергию в дело переводить. Хорошо еще, что после завтрака… А то бы вовсе стыдобище было бы. Сидеть после розог больно, — пояснил на непонимающий взгляд Яра. — А за столом ерзать не принято. До обеда всяко отойдем, будет полегче.
— Ты серьезно? — опешил Яр.
Нет, бывало, что от отца или старших работников прилетали вполне ощутимые затрещины, если делал что-то не то, один раз прилетело так, что ухо потом распухло, а в голове звенело — но поделом тогда было, чуть не натворил беды. Но розги?!
— Никогда не получал, что ли? — изумленно заморгал Амарис. — Не, ну, я тоже нечасто, просто, понимаешь, в другое время отец бы ограничился выговором. А сейчас он за нас боится, вот и лютует.
— У нас не принято вообще, я даже и не упомню, чтобы было, — замотал головой Яр. — Ни в хрониках, нигде… И я… Наверное, пойду. Надо колено промыть хоть.
Он неловко махнул рукой.
— Идем ко мне, я сам промою, — Амарис ухватил его за рукав и потащил в свою комнату.
В общем, так вышло, что спать увалились оба в одну кровать, наговорившись обо всем до того, что уснули на полуслове. И нехо, внимательно прислушивавшийся, а потом и пришедший к сыну, укрывая их одним одеялом, только вздыхал: разные какие дети, а ведь возраст-то почти одинаковый.
***
Когда идет война — не до развлечений. Особенно если любое скопление людей опасно, потому что могут возникнуть беспорядки. И Совет недрогнувшей рукой отменил большую часть запланированных мероприятия, в число которых попали и скачки.
Это лето было самым тоскливым в жизни Троя. Нет, с Советом он был всецело согласен, ни один забег не стоит чьих-то жизней. Но, выбитый из привычного графика, напряженного и суетного, он внезапно обнаружил, что повседневная деятельность конезавода отнимает не так уж много сил. Особенно когда под рукой толковый управляющий, который и сам прекрасно разбирается в большей части вопросов.
Наверное, раньше Трой погрузился бы в сонное оцепенение, как какая-нибудь лягушка под корнями. Замер, заледенел, дожидаясь весны. Но то раньше, когда лава была надежно выстужена водой. Сейчас — не получалось. Вот и метался от переизбытка свободного времени, не находя себе дела дома, чтоб плотно заняло всего, без остатка. Поэтому и в Ткеш стал наведываться все чаще. Сперва — помогал родителям приводить огромный дом в порядок, подновить крышу, обиходить сад, там подлатать, тут подмазать. Дел-то, на самом деле, в таком доме масса, а двум старикам, пусть даже от присутствия удэши и скинувшим с плеч по два десятка лет, все равно не под силу сделать все и справиться со всем. Нет, остальные дети их тоже не забывали, и зачастую, примчавшись в Ткеш, Трой заставал там то Илору, то Кайета с семьей, то Лиру со своими.
Он возился с племянниками, общался с братом и сестрами, сурово косился на приехавшего якобы к нему Раиса Зеленое Пламя — ага, как же, к нему! К Илоре наезжал, Трой это прекрасно видел. Но кроме суровых взглядов ничего не предпринимал, сестра не маленькая, решит сама. Тем более, давно пора кого-нибудь по сердцу найти, из них четверых только она все со своим Советом, а о семье и не думала. Конечно, лично он считал, что сестре лучше бы подошел тот, кто станет ей настоящим мужем, а не Хранитель, да еще и бродяга-фокусник, который сегодня тут — а завтра на другом конце страны выступает. Но, памятуя собственный неудачный брак, Трой прикусывал язык. Пусть. Зато, может, еще племянники народятся. Илоре это только на пользу пойдет, а род — род ее поддержит, не оставит одну с детьми.
Ему самому тоже хорошо бы о детях подумать. Ведь Яэньяр один родился только из-за Ниираны, сам он хотел большую семью, чтобы выглянул во двор — а там сразу трое, как минимум, бесятся. Смотрел на малышню Лиры и завидовал. Но стоило только представить себе, как скажет сыну, что женится… В груди будто острый каменный осколок проворачивался. Какую бы хорошую девушку он ни нашел, она не будет Яру матерью, мачеха — это все равно не родная кровь. И как отнесется к этому сын — он даже представить не мог. Вот тут тоже кололо: столько лет был рядом и не знал собственного ребенка так, как должно!
И поговорить об этом было не с кем. Отец бы, конечно, выслушал, но ему быстро бы надоело. Солнечному не пристало ныть, если есть проблемы, их надо решать. Подход, взращенный множеством поколений огневиков, которые действительно только так к жизни и относились. К остальным родным Трой и вовсе бы не пошел. Оставалась Кая, которой он не жаловался — просто тихо сидел рядом, чувствуя, как успокаивается бурлящая в груди лава.
Она не гасила его. Просто рядом с ней его внутреннему жару не было нужды бурлить и плеваться во все стороны каплями расплавленного камня. Рядом с ней он становился надежной, твердой скалой, которой очень хочется стать ложем для светлой, чистой воды. Это… почти пугало. Ну кто он — да, нэх, да, кое-чего в жизни достигший, но именно что «кое-чего»! И кто она. От одной мысли о том, что Кая была далеко не девочкой — по меркам удэши! — еще когда первый Солнечный шагнул на угли, становилось дурно. Трой пытался представить, как видит мир столь древнее существо — и не мог. И начинал понимать, почему удэши зовут безумными. Попробуй сохрани тут разум, живя столь долгую жизнь. Отчасти их, наверное, спасала близость со Стихиями, которые о таких мелочах, как время, и не задумываются. Но… В ее глазах эту безумную древность он видел так редко… Темные, синие-синие, словно глубокая вода, они часто светились совсем детским любопытством, задором, словно впитали в себя за века жизни рядом с огневиками солнечные искры. Как блики, пробившиеся через ветви деревьев и пляшущие на воде.
Кая часто расспрашивала его о сыне. И почему-то отступал даже жгучий стыд, а память подкидывала новые и новые картинки, казалось, давно забытые: как впервые подсадил Яра на спину Ласки, как гордился его первыми по слогам прочитанными словами, как щемило в груди от гордости и умиления, когда смотрел, как уморительно хмурит бровки малыш, водящий по строкам пальчиком. Как орали и прыгали, обнимаясь, когда выезженный Яром жеребец — не Ильама, а предыдущий призер — победил на скачках. Как сын первым бросился к нему, когда лежал на земле, еще не понимая, цел или нет, жив ли вообще, или упавший на бок конь все-таки переломал ему половину костей. Собраться и улыбнуться тогда помог именно ужас в глазах Аэньяра.