Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
Меня будто окатило ледяным штормом. Я уткнулся в её плечо, с опухшим и налившимся кровавым следом от моих зубов. Я готов был зализать все раны, что нанёс этой девочке… сильной маленькой девочке, смотревшей так пронзительно и нежно. Я чувствовал себя отвратительно. Конченой мразью. Грязным скотом. Уродом.
— Несси… — просипел пропавшим голосом, горло будто сдавил строгий ошейник, наброшенный на бешеного пса.
— А можно, я тоже буду давать тебе задания? — Это было неожиданно. Я поднял голову и уставился в её глаза. Ждал, что
Пати на пике Эльдорадо наверняка мало бы чем отличалось от пати на крыше небоскрёба в Нью-Йорке, разве что снега не было. Но было чёткое понимание: если бы Никита захотел снег, он бы выпал. Сейчас он был бы кстати — присыпать чем-то освежающим мне хотелось и его, и себя, и эту окружающую роскошь, раскинувшуюся под вздорным небом большого города.
Облака, будто начинка выпотрошенной в порыве страсти подушки, разметались по небосклону и налились багрянцем закатного солнца. Темнеющая глубина удивительно синего неба с этими омрачавшими его красоту обрывками напоминали взгляд Никиты: такой же глубокий, насквозь пронизывающий, бездонный, болезненно налитый кровью из рваных ран скрытых от всех эмоций.
Каждое облако медленно проплывало над головой, темнея вместе с небом, и оттого алая свежая боль сменялась бордово-чёрными струпьями застарелых надрывов его души.
Мне было больно смотреть на небо, но я смотрела, сидя на коленях Никиты. Сжимала его шею в объятиях и думала… Почему он такой?
— Что ты там увидела, маленькая?
Он огладил мою попу и бедро, убрал с шеи волосы и посмотрел на меня. Я не отрывала взгляд от облака — оно неуловимо менялось: вот только было похоже на цветок гинкго, но уже почти чёрные края лепестков вытянулись в звериный оскал дикой кошки с яркими тёмными пятнами. Ягуар.
— Тебя. Вон то облако похоже на тебя.
Никита повернулся, проследив направление моего взгляда.
— Та ну, какая-то смятая бумажка… — Смятая бумажка… Чем же так смят ты — Никита, что распрямить тебя не получится — всё равно останутся изломы, неровные края и непредсказуемые изгибы. Да, смятая бумажка. — …лучше попробуй, что наготовили Теренс с Экеном, — отвлёк он меня от мыслей о нём.
Никогда бы не подумала, что Никита так прост: Маури и Экен сидели в компании Расса, Теренса и Никиты. Впрочем, Теренс и Расс чувствовали себя здесь как дома. Лишь я одна жалась к своему мужчине, отвернувшись от всех.
Мой мужчина.
Почему-то верилось, что это так. Наверное, это глупо. Просто он первый мужчина. Мой первый мужчина — так правильнее.
Она была невероятно вкусной — мраморная говядина с апельсинами под соусом из розового вина с кешью и лепестками каких-то цветов. Экен с появлением Несси прямо превосходил сам себя.
Теренс — не только первый в Нью-Йорке
— Не, Экен… — Повар вскинул взгляд на парня в ожидании претензии, но заулыбался белозубой улыбкой, когда услышал: — После этого я не хочу другого мяса. Как мне теперь забыть этот вкус? — вымакивая соус и причмокивая от удовольствия — что уж совсем против всяких норм великосветского этикета, проворчал парень. — Как несправедлива жизнь. Вот тебе, Никос, досталось всё самое лучшее: страна, город, дом, Тенесси, Экен, я…
— Маури… — продолжил я список.
Но добавить имена друзей не успел — Теренс перебил:
— По Маури молчу — это не он у тебя, это ты у него. Ему бы сигару, бокал виски и на яхту с девочками, а тебя открывать перед ним дверь…
Несси покосилась на меня, ожидая реакции. Я откинулся на спинку кресла и сделал глоток виски, задумавшись…
Я бы и открыл перед ним. Любую дверь. И я этих дверей ему столько предлагал… Но он предпочитает открывать двери мне. «Когда открою для тебя дверь в последний раз, я скажу тебе об этом, сынок» — никогда не забуду эти его слова. Это был наш негласный договор.
И я сначала ждал, что он скажет об этом, когда я окончил школу… когда окончил MIT… когда открыл исследовательский центр… слил бизнес с отцовским… Маури всё так же открывал двери, несмотря на новейшую систему суперумного дома. И я уже не понимал, какую дверь и когда он откроет передо мной в последний раз.
Вздохнул, ссадил Несси с колен. Маури и Экен о чём-то беседовали с Рассом — повар, похоже, снова жаловался на боль в суставах, а дворецкий последнее время плохо спал. Всё-таки они уже старые мастодонты, пора бы назначить им пенсию и отправить на покой, но я совершенно не готов видеть дома кого-то другого. Они — моя семья.
— …А Экен как не зачах — вообще непонятно. Он нормально готовит, только когда я прихожу, — распинался Теренс. — Да, Экен? — повысил голос, чуть повернув голову к сидевшим за его спиной мужчинам. — Бросай этого кашееда, я тебя в хороший ресторан пристрою, получишь звезды Мишлена, хоть заживёшь на широкую ногу!
— Теперь у нас есть Несси, мистер болтушка! — рассмеялся мой повар. — Мне есть кого баловать!
— Нет справедливости на свете! — поднял стакан с виски стилист и сделал большой глоток.
— Это аксиома, Теренс. Никакие блага не распределяются равномерно. Они вообще не распределяются. Жизнь чётко делит на лидеров и неудачников, и каждый сам решает, в какой лиге ему выступать. Есть только одна попытка, — я говорил это ему, но для Несси, глядя в стакан с виски, разглядывая куски оплавлявшегося льда.
— А как же души прекрасные порывы? — лукаво усмехнулся Теренс.
— Ты ведь знаешь, что мой родной язык — русский? И у слова «порывы» в нём есть такое значение, как «порвать».