Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
Видя, как к нему тянется пара рук, Достий с готовностью зажмурился, чтобы ощутить объятия всем своим существом, как следует.
– Тогда послушай, что я тебе скажу, – голос отца Теодора звучал мягко и приглушенно, как если бы он собирался поделиться какой-то тайной. – Я не вижу причин для того, чтобы ты делал что-то особенное. У тебя уже есть моя любовь. Но ежели ты действительно хочешь причин... Тут все и сложно и просто – я думал о том и едва не запутался. Так сложилась моя жизнь, что закон Божий я изучил раньше, чем человеческие законы. Не могу сказать, чтобы так вышло по моей воле, но я принял такую жизнь и не представлял себе иной. Даже сейчас я думаю – а что бы я делал, будь я мирянином? И мне просто ничего не приходит в голову...
– Ну полно, да вы бы что
– Может, и так, – уклончиво ответил духовник. – Но я сжился со своей стезей, я на своем месте. Моя вера – суть моего существования, церковные постулаты – моя жизнь. Наверное, это куда как причудливо переплетается с некоторыми моими взглядами. Однако то, что я делаю, заставляет меня воспринимать мир через призму веры. Должно быть, ты видишь, что мне куда проще по этим причинам быть рядом с тобой, ты понимаешь и поддерживаешь меня. Но это еще не суть того, что я хочу пояснить, а лишь оболочка этой сути.
– А что же в серединке? – прошептал Достий, словно боясь спугнуть чужую откровенность.
– В серединке много чего, – Теодор погладил его по макушке, попутно укладывая выбившиеся прядки на место. – Я знаю, обещал тебе рассказать про себя, а ты уж моими завтраками сыт – дальше некуда. Будет еще на то время и место. Но вот что я тебе скажу... Случалось так, что я оставался одинок и разочарован в людях. У каждого бывали в жизни такие унылые ситуации, и все на свой лад их переживали. От таких переживаний можно ожесточиться, утерять способность ладить с людьми и самим собой, а этого нельзя допускать совершенно никому. Потому в такие минуты хочется встретить что-то такое, что вселит новую веру, успокоит и ободрит. Ну или хоть напомнит о том, что не может абсолютно все и везде быть плохо. Ты для меня и есть подобное напоминание. В любом человеке ты видишь хорошее. В каждом происшествии – возможность благополучного исхода. Ты всегда оставался чистым, добрым и доверчивым, что бы ни случилось. Отец Небесный всем отмеряет испытаний, но надо уповать на лучшее. Ты и есть мое упование на лучшее. А с остальным я, дай Бог, справлюсь.
Достию захотелось разом и расплакаться, и рассмеяться. Слова, что сейчас прозвучали, были простыми, но сколько душевной теплоты было в них вложено. Словно крылья за спиной распахнулись – будто и не было неприятного воспоминания и собственной слабости и боязливости. Хотелось обнять святого отца, не отпускать больше никогда, окутать его любовью и лаской так, чтобы он больше никогда в жизни не огорчался... Пожалуй, тут же решил Достий, при их жизни оградить отца Теодора от всех огорчений – задача невыполнимая. Но разве нельзя попробовать?
Март тем временем вступал в свои права, становилось все теплее и теплее. Достию в его редкие паузы между зубрежкой радостно было через окно наблюдать деловитую суету в саду – там подрезали кустарники и деревья. Разрыхленная земля походила на черный бархат, пересекаемый где золотистыми от песка, а где мощеными диким камнем дорожками(такова была новомодная манера оформлять сады). И хотелось потратить время на прогулку, да совестно было – ждали книги, ждали тетради, ждали неумолимые списки вопросов да сочинения.
Но в одно воскресенье, когда Достий с отцом Теодором по обыкновению посетил собор ради утренней службы, молодой человек получил нечто большее, чем скромный моцион по дворцовому саду.
Они выходили на улицу, и Достий уже собрался было сесть в их экипаж, как духовник предложил ему пройтись по городу.
– Ты уж бледен, как мел. Ничего кроме книг своих не видишь. Хоть проветришься немного, – добавил он.
Молодой человек охотно согласился – столицы он почти не видел. От мысли погулять самому он робел, позвать с собой кого-то из своих вечно занятых товарищей он не смел и вовсе. Зато возможность прогулки с любимым его несказанно обрадовала. Потому они отпустили экипаж и двинулись куда-то прочь от собора.
Прожив в столице уже почти два года, Достий смущался собственной
Идти было немало, и продвигаться выходило не очень-то скоро. Улицы оказались запружены народом – кто пешим, двигаясь по тротуарам, а кто в экипажах, открытых по хорошей погоде, или на конке: горожане все куда-то торопились. Достий знай головой вертел, погружаясь в этот неведомый и чуждый ему мир. Все-то ему было в новинку, все в диковинку. И модные магазины, какими был полон центр столицы, со скучающими у дверей приказчиками, где на витринах подымались горы шляпных картонок, манекены застыли в напряженных позах танцовщиков, а затейливые, по последней моде, костюмы на них разглажены до последней складки. И кафе-шантаны, кофейни, высокого реноме питейные заведения, где посетителей угощали отнюдь не сивушным духом, а тем, что зовут «букетом», едва они переступали порог. По хорошей погоде многие закусочные выставили под открытое небо столики с легкими плетеными стульями, и с полосатыми зонтами, напоминающими издали паруса флотилии заморских судов.
На витрины из своих изящных ландо поглядывали дамы, благосклонно улыбаясь тем, кто их замечал, или высокомерно задирая напудренные носики. Их руки, никогда не знавшие тяжелой работы, вольно были выставлены для всеобщего обозрения, затянутые в шелковые перчатки или гипюровые митенки, а пальчиками дамы сжимали то костяную резную ручку лорнета, то расписной шелковый веер. Достий глядел на них, как на каких-то далеких неземных созданий, не понимая ни смысла такой жизни, ни ее удовольствия.
Среди прохожих было немало солидных господ, в драповых пальто и чесучевых брюках, кто шел неторопливо, поигрывая тростью – но доставало и студентов, а то и лицеистов или даже бурсаков – юркими рыбками они сновали между прохожими. Подумать только, подивился Достий, и у каждого есть дело. Планы на сегодня, какие-то ожидания от жизни. И собрались они тут вовсе не по чьему-то указанию, а сами по себе, естественным образом.
За этим оживленным районом шли кварталы поспокойнее, более чинные. Тут располагались конторы. На дверях то и дело можно было встретить медные, начищенные до блеска таблички, сообщающие достопочтенной публике, кто именно заправляет тут делами, и какого рода эти дела. Чего здесь лишь не было – и банковские отделения, и торговые представительства, и оценщики с ювелирами, и специалисты по недвижимости. Достий едва успевал читать – вот, оказывается, сколько на свете есть народа, кто печется о благе своих собратьев, имея знания и полномочия в какой-то области. А он-то, наивный, полагал, что в мире просто есть люди вроде Императорского Советника – кто умеет подсказать в подходящий момент то или иное…