Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
высочества свои горячие, истиннорусские, верноподданнические чувства.
— Его высочество, великий князь Николай Николаевич просил передать, что будет всегда рад видеть вас,
генерал, у себя.
— О-о-о-о! — протянул только одну букву Филимонов. — Что же мы, господа… Ксандр Феоктистович…
Как бы это вспрыснуть!
— Успеем, успеем. Нужно вначале поговорить о деле. А потом можно будет, хотя бы у меня или в
ресторане.
— Но в ресторане трудно достать.
— Ничего, достанем. Итак, господа, здесь все свои. Давайте, мы обсудим следующее: скажите, граф,
письмо у вас с собой?
— Да, вот оно.
— Так. Передайте прочитать господам офицерам, — говорил Преображенский, закуривая папиросу: —
здесь у нас самое лучшее в офицерской среде гарнизона.
— Конечно, конечно, — сказал граф, почему-то ласково зажмурив глаза.
— Итак, господа, — начал говорить Преображенский. — Я уже имел счастье познакомиться с письмом.
Вы можете между делом ознакомиться с ним. Но разрешите мне информировать вас.
— Революция не только свергла царя, это было бы полбеды. Есть лучшие представители царской
фамилии, законные претенденты на престол. Дело не в этом. Революция разлагает армию, этого допустить мы
никак не можем. Армия — опора страны и царского дома. Пусть всякие болтуны фиглярничают на
политической сцене, пускай себе они думают, что делают революцию. А армии мы не дадим. И армия со
временем заставит их замолчать.
— Браво, браво! Верная мысль, полковник, — одобрил Лисовицкий.
— У нас нет еще настоящей революции, — продолжал Преображенский. — Но мы знаем ей цену на
примере хотя бы французской революции. Мы не дадим грабить себя. Мы не сложим нашу славянскую
гордость к ногам грязных жидов и колбасников немцев. Труд огромной важности падает на нас, на
благомыслящие элементы армии, на истиннорусских людей.
— Мы должны организоваться. Начало этой организации уже заложено нашим высоким патроном, его
высочеством.
Полковник помолчал.
— В чем задача? — затягиваясь- дымом, говорил он. — Нужно использовать революцию так, чтобы она
пошла на благо страны и прогрессивных слоев народа, а не создала бы анархии. Поскольку настоящая власть, то
есть Временное правительство, за наступление, за Дарданеллы, за оборону страны, за великую славянскую
державу, поскольку оно целиком воспринимает наши лозунги, мы поддерживаем Временное правительство,
разумеется, до поры до времени, потому что нам, истиннорусским, даже буржуазная республика не нужна.
Поскольку в советах есть и за и против, мы поддержим определенную сторону. Пока мы не создадим
перелома в настроениях бойцов, можно итти даже на обещания. Там видно будет, что можно выполнить, а что
можно забыть. Но наряду с этим нужно нам влиять на говорунов из Временного правительства. Требовать
введения сызнова смертной казни. Без этого не обойтись. Наши ближайшие задачи этим в основном
исчерпываются. Таковы директивы ЦП партии. Практически же нужно немедленно перестроить фронт,
ненадежные части заслать в Персию и повести усиленное наступление. Нам нужна армия дисциплинированная,
как встарь, нужно организовать в стальной кулак офицерство, и революцию мы обуздаем. Теперь можно
прочитать вслух, что нам приказывает его высочество.
— Он пишет то же, что вы сказали, Ксандр Феоктистович. Я писал под его диктовку.
— Так прочитаем, господа.
— Мы уже все успели познакомиться с письмом, пока вы говорили, — хором заявили присутствующие.
— Ну, что ж. Не будем читать.
— Послушайте меня, старика, — сказал Филимонов. — Попомните мои слова. Не я буду, если в
недалеком будущем шея у революции не будет свернута направо.
— Браво, браво!
— А теперь, господа, позвольте, — продолжал Филимонов. — Позвольте заявить, что довольно умных
разговоров. У меня такая радостная новость, я так осчастливлен, — не забыли старика. Я так благодарен вам,
граф. Я просто именинник, друзья мои. Ну, кто из вас не сжалится над стариком… Не откажите, Ксандр
Феоктистович, не сердитесь. Господа, я забираю вас всех и вас, полковник, вместе с чадами, домочадцами и с
супругой вашей. Едемте в ресторан.
— Лучше бы без супруги, — заявил Преображенский.
— Что, что ты сказал? — послышался женский голос из-за дверей. — Так-то ты, милый муженек,
заботишься о своей женушке.
Вошла Тамара Антоновна. Преображенский покраснел.
— Прости, душенька. Но ты ведь жаловалась на мигрень.
— Ничего, это прошло. Дома же я одна не останусь.
— Мадам… Тамара Антоновна, сделайте мне старику честь, не откажите, прошу.
— Ах вы милый, милый полковник. В вас так много юности и задора…
— Ах, что вы!
— Могу разве я отказаться! А вы поручик, Сергеев, с нами, надеюсь?
Сергеев в ответ щелкнул шпорами.
— Минуточку, господа, сейчас вызову автомобили, — сказал Преображенский.
— Упьемся шампанским. Все-таки странно: производства нет, а шампанское везде есть.
— А если не будет?
— Достанем, знаю, где достать. Его было вдоволь при его величестве, и про запас осталось много. Но,
поверьте, при настоящей свободе скоро и воды не достанем.