Димитрий
Шрифт:
Марфа достала таимый на груди лакированный образ восьмилетнего младенца, показывала на четыре стороны. Никак не схожи этот осьмилетний и пришлец тридцатичетырехлетний! Димитрий глядел на Марфу с сожалением. Стрельцы раздвинулись. Мятежные дворяне уложили Димитрия на полог и понесли во дворец. По дороге неразумная чернь, отвернувшая от государя свидетельством Марфы. кидала в него камнями и плевала.
У крыльца остановились. С Димитрия сорвали ненавистный гусарский мундир. Какой-то нищий натянул на себя шнурованное сокровище, бросив на сверженного государя свое кишащее насекомыми рубище.
Не предпринимая ничего, наймиты, тем не менее, теснились к царю. Тот протянул руку, то ли прося их, то ли благословляя. Ливонский дворянин Фирстенберг раздвинул толпу, сжалившись подать царю отпить спирта из манерки. Фирстенберга ударили по голове, повалили, убили. Хотели убить и других наемников. Но Шуйский подумал, что они могут служить ему столь же верно, как прежде Борису, затем – Димитрию. Бить наемников запретили.
Над раненным Димитрием глумились:
– Латинских попов привел! Нечестивую польку в жены взял! Московскую казну в Польшу вывозил!
Иван Голицын сказал:
– Свидетельство инокини Марфы известно. Это обманщик.
Слабым голосом Димитрий просил:
– Несите меня на Лобное место. Там открою истину.
Стекшийся в Кремль народ, не столь единодушный, как холуи Василия, ломился в двери, спрашивая, винится ли злодей. Заговорщики переглянулись, и два выстрела дворян Ивана Воейкова и Григория Волуева прекратили на время споры. Кости и плоть вылетели из прострелянной груди, но отходящий царь успел сказать:
– Я – подлинный Димитрий.
Будто смерть была полным доказательством обмана, толпа разметала дворян и принялась сама терзать мертвое тело. Труп секли саблями, резали ножами – москвичи без двух: один за голенищем, другой – на груди, не ходили. Тело Димитрия вытащили из дворца на крыльцо и бросили вниз. Сверху навалили труп Басманова. Обоих били, рвали, крича:
– Будьте неразлучны в аде! Вы любили друг друга!
Не успокоившись, тела привязали за ноги веревками. На конях потащили по камням на Красную площадь через Фроловские (Спасские) ворота. На Красной (Пустой) площади глумление продолжилось. На спекшееся лицо Димитрия надели скоморошью маску, подмышку всунули волынку, в руку и рот – по дудке. Басманов лежал в ногах Димитрия.
На шум Марина выскочила с женской половины. Над ней и Ханкой глумились. Обоих столкнули с лестницы. Марина возвратилась в комнаты, где трепетали ее камеристки, а слуга Омульский стоял с обнаженной саблей.
Толпа вломилась к Марине. Омульского убили. Над Мариной и камеристками хотели надругаться. Поспевшие бояре не дали.
При первых звуках набата в Китай-городе стража перекрывала рогатками улицы. Но в отмеченные крестами дома уже ломились толпы. Мнишек с сыном закрылись у князя Вишневецкого, Видели, как мимо тащили, убивая, безвинных музыкантов. Чернь разорвала на части прежнего Марининого католического духовника. Везде орали:
– Смерть ляхам!
Поляков вытаскивали из домов, убивали копьями, рогатками, кольями. Жен и дочерей на глазах отцов и братьев насиловали. Особо калечили бритых, нескромно одетых модников. Православные попы и дьяки, переодевшись в мирское, ходили среди кровопролития, подзадоривали не нуждавшуюся в том толпу:
– Губите ненавистников нашей веры!
– Бей! Руби! – отвечали им как «во истину воскрес!»
Мнишеки и Вишневецкие не дались легко. Не сомневаясь, что их ожидает, поляки и малороссы стреляли вместе со слугами из окон. Что ж, к их домам катили, везли пушки.
Мстиславский и Шуйский скакали из улицы в улицу, требуя прекратить грабеж и кровопролитие. Василий спас Вишневецкого, другие – Мнишеков. Польские послы Гонсевский и Олесницкий, оскорбляемые со всех сторон, ехали в гущу сражения. Им объявили именем взявшей власть Государственной Думы: Димитрий свергнут Богом и народом. Послы в безопасности. Дружба с Польшей крепка. Казнены некоторые злодеи, сопутствующие в нечестии лжемонарху.
Василий Шуйский сказал Юрию Мнишеку:
– Судьба царств зависит от Всевышнего, ничто не бывает без его определения. Сегодня свершилась воля Божия: кончилось царство бродяги. Добыча исторгнута из рук хищника. Юрий, ты – опекун и наставник. Ты привез обманщика к нам, ты возмутил мирную Россию, не достоин ли и ты казни? Радуйся: останешься жив и цел вместе с дочерью.
Мнишек наклонил голову. Его в обозе, накрытом от камней попонами, провезли в Кремль к дворцу Димитрию, где определили находиться до суда с Мариною.
Под звон колоколов в Москву продолжали стекаться слободчане. Им не досталась главная добыча, они набрасывались на предместья, часто объявляя пособниками литовцев своих, носивших литовские шнурованные кафтаны. Бояре с дворовыми дружинами разгоняли толпы. Разворачивались настоящие битвы за и против. До 11 часов вечера гремел набат, беспрерывно стреляли, пускали стрелы. Боялись пожара, но стояло безветрие. Число жертв погромов дошло до тысячи. Иноземцы умирали на камнях и соломе. Немцев не трогали. Ограбили только аугсбургских, миланских и других купцов, живших с поляками на Варварке.
Звучавшие храмы предусмотрительно закрыли, и народ торжествовал победу на улицах и стогнах. Ночью меж домов опустело. Еще стонали умирающие, расползались раненые.
Мертвые тела Димитрия и Басманова валялись на Лобном месте. Любой мог пройти туда, бить ногою, тыкать палкою и даже гадить на лицо и грудь.
В Думе шло экстренное заседание. Бояре оказались заложниками ситуации. Природного царя не было, и им оставалось выбрать царя, как делалось при ненавистном Годунове и как в антиподе – Польше. Старейшим был председатель Думы Федор Иванович. Он снимал кандидатуру, угрожая постричься в монахи, если его против воли выдвинут. Позиция его давно была известна. Вторым шел душа и руководитель победившего восстания Василий Иванович Шуйский. Третьим – Иван Васильевич Голицын. Он происходил из древнего литовского рода Гедиминов, что при антилитовском характере выступления приравнивало его шансы к нулю.