Дипломат

Олдридж Джеймс

Эссекс молчал, не зная, кончил Мак-Грегор или нет, а тот обдумывал, как далеко он может зайти. Оба они смотрели друг на друга, взвешивая свои силы.

– Все дело в том, что нам не удается подкупить руководителей партии тудэ, – сказал Мак-Грегор. – Так же, как азербайджанцев. Вот мы и явились сюда спасать положение.

– Вот это верно, – решительно сказал Эссекс.

– Но я с этим ни в коем случае не могу согласиться!

– Перестаньте говорить глупости. Этот мятеж надо остановить во что бы то ни стало. Мы не можем допустить в этом деле неудачи, Мак-Грегор!

– Неудача неизбежна, –

сказал Мак-Грегор. – Разве только мы введем войска, а это вряд ли желательно.

– Есть всякие способы и помимо войны. – Эссекс снова был Эссексом. – То, что мы делаем, – это всего лишь первый шаг. Он касается не только Англии и России, он коснется и Америки и прочих союзных стран. Этот спор может быть перенесен на разрешение высших инстанций. Это вас устраивает?

– Это будет только уловкой для того, чтобы достигнуть нашей цели, – сказал Мак-Грегор. – Ничего хорошего из этого не получится.

– Вы ставите себя в затруднительное положение, Мак-Грегор.

– Да?

– Вы, повидимому, против нашей поездки в Иранский Азербайджан. Вам, кажется, вообще не хочется туда ехать.

– Может быть, вы и правы. – Мак-Грегор постарался сказать это как можно небрежнее.

Эссекс не рассердился. – Я должен предостеречь вас от излишнего фарисейства, а до вашей совести мне нет дела. Я просто предлагаю вам принять как можно скорее определенное решение: хотите вы ехать или нет.

– Это очень просто… – начал было Мак-Грегор.

Эссекс не дал ему договорить. Мак-Грегор собирался объявить о своем отказе ехать в Азербайджан. Это было ясно. Но Эссекса это не устраивало. Он нуждался сейчас в Мак-Грегоре больше, чем когда-либо, и ему не хотелось давать Мак-Грегору повод для отказа. Эссекс сам не понимал, как это вышло, что он взял с собой такого строптивого помощника, с которым так трудно ладить.

– Я сейчас ничего не желаю слушать, – сказал он Мак-Грегору. – Я слишком устал и не могу спорить с вами. Идите и позабудьте весь тот вздор, которого мы вдоволь наслушались сегодня утром, и запомните, что сейчас не время для возвышенного морализирования. Вы в трудном положении, Мак-Грегор.

– Я совершенно серьезно…

– Может быть, – снова прервал его Эссекс. – Но временами фарисейства в вас хватило бы на целую ораву пасторов. – Он подвел Мак-Грегора к двери, придерживая его за локоть. – Идите прогуляйтесь по городу и купите чего-нибудь на дорогу. Куда я должен прийти завтракать и в котором часу?

Мак-Грегор записал адрес на полях иранской газеты, оторвал клочок и вручил его Эссексу.

– Вы читаете местные газеты? – спросил Эссекс.

– Да.

– И на местном языке? По-персидски? – Эссекс приглядывался к арабскому шрифту. – Гм! Интересно! И как она называется?

– «Тудэ».

– Вот оно что! Ну-с, так, значит, увидимся за завтраком.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Мак-Грегор твердо решил, что в Азербайджан он не поедет.

По дороге домой он снова и снова укреплялся в этом решении. Все равно англичанина, хлопочущего об Иране для англичан, из него не выйдет. Их Иран – не его Иран.

Эссекс, Пикеринг, Адамс и Л. Б. Шо только испортили ему возвращение на родину. Он не хочет иметь ничего общего с их интригами, а поэтому – к чорту Эссекса, а вместе с ним и его экспедицию.

И ему так нехватало Кэтрин. Будь она сейчас здесь, рядом с ним, она, наверно, рассеяла бы все его сомнения своим циническим анализом. Почему бы не поехать с Эссексом, зачем приписывать Эссексу то, что, собственно говоря, представляет точку зрения посольства, зачем быть таким щепетильным на этом этапе игры? Но к чему тревожить себя подобными вопросами? Они были бы уместны в устах Кэтрин. Только ее безжалостные обвинения могли бы вызвать его на спор и тем самым прояснить его мысли. Он спросил себя, а сомневается ли когда-нибудь и в чем-нибудь сама Кэтрин? Нет! Но сейчас же возник и другой образ Кэтрин. Ведь этот ее цинизм был основан на тонком понимании политических ситуаций, более тонком, чем его собственное. Это была неожиданная мысль, открывавшая в Кэтрин новые и еще неизведанные возможности; но это не утешило его. Как раз теперь, когда ему так нужны были доводы Кэтрин, он не мог их услышать. И с грустью он признался себе, что вряд ли когда-нибудь снова их услышит.

Единственное его утешение это то, что он дома. Он возвращался к доктору Ака с таким чувством, словно шел к себе домой. Мать его жила в небольшой деревушке Шипборн в Кенте, и во время войны Мак-Грегор считал своим Домом Кент, потому что ему нужно было ощущать себя как-то связанным с Англией. Теперь, очутившись на улицах Тегерана, он понял, что настоящий дом его здесь. Он нарочно выбрал самый сложный маршрут, чтобы пройти мимо знакомых богатых особняков с садами за высокой оградой. В каждом иранце, как бы беден и жалок он ни был, живет любовь к саду. Это у него эстетическая потребность; чтобы понять ее, надо понять что-то коренное в характере иранца, чего никак не объяснишь – во всяком случае, Эссексу. Можно представить себе физиономию Эссекса, если бы с ним вдруг всерьез заговорили о садах.

Мак-Грегор вошел в высокие деревянные ворота старого сада доктора Ака. Он шагал теперь между двух длинных рядов фруктовых деревьев, которые окаймляли дорожку, посыпанную гравием. Каждое дерево здесь было ему знакомо, особенно вон то абрикосовое; мать каждый год варила варенье из его крупных оранжевых плодов. Весной сад одевался бело-розовым цветом слив, персиков, миндаля. Отдельно от других стояло редкое дерево – гладкий персик, подарок издалека, от какого-то профессора Калифорнийского университета.

Казалось, все это – порождение высокогорного воздуха и хорошо прогретой солнцем почвы. Сейчас земля была даже слишком суха, не унавожена и не вскопана. Теплицы тоже находились в забросе, но густые изгороди из рододендрона, лавра, жасмина, шелковицы и роз были хорошо ухожены и не слишком разрослись. Эта живая изгородь окружала небольшой, но глубокий прямоугольный пруд со свежей горной водой, выложенный по берегу кирпичами. Поверхность его была чистая и только с одного края в воде лежали опавшие листья. Мак-Грегор нагнулся, выловил листья и кинул их под кустарник. Сухой воздух и жгучее солнце высушили его мокрую руку раньше, чем он дошел до дому.