Добрые времена
Шрифт:
— Видишь, какие у меня стажеры? — не преминул похвастаться Зотов. — Целинники!
— Все могем! — подхватил Светик. — Раззудись плечо, размахнись рука! Правильно, Роман Палыч?
— Правильно, Святослав Игоревич!
— Так я мигом на конюшню, договорюсь на завтра насчет лошадей и заодно насчет обеда распоряжусь, — засуетился директор. — Но быстро не ждите. Начинайте косить, как только косы прибудут.
— Пока суд да дело, — сказал Зотов, — мы палатки поставим.
— Ну, валяйте, — согласился директор и потопал через речку к своему «газику».
Пока располагались, подкатила подвода, а на ней тридцать кос и тридцать вил.
По совету Бессонова, Зотов разбил взвод на два отряда. Решили пойти навстречу друг другу с разных концов луга, широкой полосой — в пятнадцать метров.
Неожиданно оробел обычно столь самоуверенный Рожнов.
— Ром, может, я покашеварю? — сказал он тихо Бессонову.
— Еще чего! Командир должен быть впереди. Сам же говорил.
— Так я эту штуковину, — Боб выразительно показал глазами на косу, которую держал осторожно, двумя пальцами, — можно сказать, первый раз вижу, так сказать, в натуральном выражении.
— Ну и что? — не согласился Ромка. — Все когда-то первый раз начинали.
— Вон и ребята, — Ромка кивнул на сбившихся в кучку солдат, — многие впервые косить будут.
— Так ведь на смех поднимут!
— За то, что учишься? Никогда. А вот если отлынивать будешь, то уж точно не простят. Не робей, пойдешь за мной. Вон Родневич уже свой отряд выставил.
— Ребята, стройся за мной по диагонали, — громко скомандовал Ромка. — Пошире, чтобы кого не задеть. И помните — давить надо «пяткой». Знаете, где у косы «пятка»? Точно — в том месте, где она к рукоятке крепится. Так вот, «пятка» должна вплотную к земле идти, а само лезвие под углом чуть вверх. Тогда коса не будет в землю втыкаться. Понятно?
Бессонов энергично сделал несколько махов. Сочная трава с хрустом ложилась, оставляя дорожку.
— Рожнов, теперь ты пошел. Спокойнее. Расслабься. Шире мах! Так, пошел следующий.
С Родневичем они встретились точно на середине луга. Покурили, пока подходила вся цепочка, и, развернувшись, пошли в обратном направлении.
— Ребятки, обедать! — послышался от палаток часа через два женский грудной голос.
Уже давно были сброшены гимнастерки. Не выдержал даже лейтенант. Разгоряченные, словно после бани, бросились к реке, ополоснулись холодной водой и чинно пошли туда, откуда слышался призыв и откуда аппетитно пахло борщом. У палаток их встретил директор.
— Молодцы, ребята! — гудел он радостно. — Больше половины отмахали!
— Надо, чтобы часть ребят после обеда валки стали переворачивать, — заметил Родневич. — Чтоб сено как следует провеялось.
— Гляди-тко, — весело подмигнул директор Зотову. — И это знаете?!
Пока обсуждали план дальнейших работ, Рожнов уже начал снимать пробу, повергая краснощекую повариху в священный трепет своей кулинарной терминологией.
— И что ты, Боб, в историки подался? — заметил наблюдавший за ним ехидный Светик. — Твое место там, где труднее — в кресле директора ресторана.
— А что? — согласился Рожнов, смакуя очередную ложку борща. — Без ложной скромности скажу — смог бы! Но при одном условии.
Боб еще раз облизнул лонжу и указал ею на повариху:
— Если шеф-поваром у меня будет тетя Паша! Вся Москва рыдать и плакать будет.
Тетя Паша, прикрыв лицо фартуком, смущенно хихикала.
Борщ действительно был отменный — наваристый и настолько пахучий, будто сделан он был из набора тех луговых ароматных трав, которые они только что скосили.
А когда повариха открыла кастрюлю со вторым, погиб вегетарианец Светик. Нет, поначалу он держался стойко. Положил себе в миску картошки, а от жареной печенки стойко отказывался. Но осмелевшая от дружных похвал тетя Паша решительно наткнула на вилку самый аппетитный кусочек печени и ловко воткнула его в рот зазевавшемуся Светику.
Что было делать? Выплюнуть? Это значит нанести неизгладимую душевную травму хозяйке. И Светик покорно заглотил печень под дружный смех взвода. Второй и следующие куски он съел по собственной инициативе.
Багровое солнце уже садилось за реку, когда оба отряда встретились в последний раз.
— О, поле, поле, кто тебя усеял, — с завыванием произнес Светик, простирая руку над лугом, — сочною травою?
Тут они все почувствовали, как устали. Покупались в вечерней теплой воде и, потирая натруженные поясницы, поплелись к палаткам. Однако сон не шел. В сержантской палатке лениво перекидывались шуточками.
Неожиданно Старцев сказал:
— Пацаны! А не прошвырнуться ли нам на танцы?
— Куда? — изумился Стас. — Ну ты даешь! И сельхозработы тебя не берут.
— Какие же танцы в поле? — засмеялся Боб. — У нас же девчат нет!
— А мы в деревню махнем, — невозмутимо ответил Петр.
— Но это восемь километров! — ахнул Светик. — Действительно, неугомонный.
— Да и Зотов не отпустит? — засомневался Боб.
— Зотова беру на себя, — уверенно ответил Старцев. — Ну, кто пойдет? Стас?
— Я человек солидный, женатый, — наотрез отказался Родневич.
— А ты, Светик?
Тот возмущенно повернулся спиной. Даже мысль о том, что можно потанцевать с какой-либо девушкой, кроме Натэллочки, показалась ему кощунственной.
Ромка долго колебался, потом все же отказался. Видать, Леночкино письмо задело за живое.
Решился идти с Петькой только Боб.
— А как же твоя косметичка? — ехидно осведомился Анохин.
Рожнов махнул рукой.
— Она у меня девушка современная, без предрассудков. Простит.
«Танцоры» возвратились под утро и повалились на дно палатки, устланное травой, как подкошенные.
Утром их еле подняли. Сначала Петька и Боб ходили как вареные, но, понукаемые шуточками, постепенно разошлись. Заложили два больших стога. К этому времени пригнали лошадей. Сделали волокуши. Ромка ловко забрался на стог, начал вершить. И вдруг будто кольнуло в сердце. Вспомнилась целина, хорошенькая Ирочкина головка.
Когда после обеда устроили небольшой перерыв и расположились в тени под березками, Боб принялся живописно рассказывать о ночных приключениях.