Добрые времена
Шрифт:
— Ну почему «безлюдный»? — так же меланхолично возразил Женька.
— Потому что бездетный налог платишь! — грубо сострил Роман и отправился умываться.
Из соседней комнаты раздавалось ритмичное пение. Это Аркадий Петров делал зарядку.
Роман нырнул в ванную, под мягким ливнем душа начал бриться и запел сам нечто неаполитанское: «О, Сорренто! Тебя я умоляю!»
В кухне они столкнулись.
— A-а! Романс для скрипки с оркестром! — пророкотал басом Аркадий, не отводя глаз от закипающего кофейника. Его круглое и плоское,
— Шутка?
— Ты же знаешь, что я страшно остроумный человек!
— Это точно! От твоих шуток страшно становится.
Аркадий собрался обидеться, но в кухню зашел заспанный Женька.
— Что у нас на завтрак?
— Кофе и яйцо всмятку!
— Опять яйца! — заныл Женька, протирая очки.
— Завтра твоя очередь дежурить, вот и сделаешь нам свиные отбивные, — заржал Аркадий.
— Мясо утром вредно, — не воспринял юмора Женька. — Я вам манную кашу сварю.
— Только попробуй, — свирепо сказал Роман. — У меня с детства на нее аллергия.
После завтрака все заспешили одеваться. Аркадий надел галстук и принял официальный вид.
— Как? — спросил он, крутясь перед зеркалом.
— Серьезный ты мне больше нравишься! — сказал Роман.
— Между прочим, сегодня комитет в два часа. Будем слушать отчет механического цеха. Приходи. А то некоторые скучают.
— Кто, например?
— Лада прошлый раз вся извертелась. «Где, — говорит, — наш репортер?» Вскружил девке голову.
— Я?! — уязвленно вскричал Роман.
— Я, что ли? Смотри. У нее три брата. Один здоровее другого.
— Я и не думал...
— У-у, скромник! — погрозил пальцем Аркадий, но тут же снова принял официальный вид, соответствующий, по его мнению, званию комсорга штамповочного цеха, и направился к двери. Роман и Евгений пошли следом.
На улице к Бессонову снова вернулось хорошее настроение. Стояло бабье лето. Аллею, ведущую к заводским проходным, устилал плотный ковер из опавших листьев. Осеннее солнце приятно ласкало кожу. Основной ноток рабочих прошел час назад. Сейчас к восьми шли люди из различных служб и отделов.
— Ишь, сколько тунеядцев, — ворчал под нос Немов.
— Почему «тунеядцев»? — удивился Роман.
— Конечно. Я считал. У нас на каждых шесть рабочих приходится по одному итээру. А до революции между прочим, на пять тысяч рабочих было всего пятьдесят человек обслуживающего персонала.
— Ты забываешь, что производство усложнилось.
— Ничего я не забываю. Но много у нас лишних звеньев.
— Ну и ликвидируй их. Ты же у нас НОТ.
— Кто меня послушает! — махнул рукой Женька. — И так прожектером обзывают.
Предъявив пропуска, они миновали бдительного вахтера, подошли к красно-кирпичному зданию заводоуправления. Здесь на втором этаже, рядом с лабораторией НОТ, которой командовал Немов, располагались три маленькие комнатки редакции заводской многотиражки.
Роман
Об этом Роман уныло рассказал при случайной встрече в институте Андрею, закончившему тот же институт на два года раньше и работавшему теперь в райкоме комсомола одного из подмосковных городов.
Андрей пытливо оглядел Романа, неопределенно гмыкнул, а потом спросил:
— А в газете работать хочешь?
— Я? В газете? — Глаза Романа загорелись. — А смогу?
— Откуда я знаю? — удивился Андрей. — Раньше никогда не писал?
— В школе и в институте бессменный редактор.
— Ну вот видишь! — Андрей хлопнул Романа по плечу. — Во всяком случае, попробовать надо. Приезжай ко мне в райком, поговорим конкретно.
Когда Роман через несколько дней появился в его кабинете, Андрей, понимающе кивнув, начал сразу набирать номер телефона.
— Любимов? Андрей говорит. Почему со взносами отчет задерживаешь? Мало ли что неплательщики есть. Подтяни. Понял? А то на бюро вытащу. Слушай, ты говорил, в вашей многотиражке вакансия есть. Желательно человека помоложе, чтоб лучше контакт с комитетом был. Говорил? Да, есть. Вот сидит напротив. Бессонов Роман. Мы с ним в институте учились. На целине были. Неплохо себя показал. Парень надежный. Правда, журналист весьма условный. Как, рискнешь? Ну, тогда заказывай пропуск.
Андрей положил трубку и с сомнением покачал головой.
— Иди на станкостроительный завод. Знаешь, где? А на прежней работе тебя отпустят?
— С легкой душой. Им ведь тоже неприятно, что я мучаюсь. А кто такой Любимов?
— Секретарь комитета комсомола завода. Ну, иди знакомься.
Любимов оказался коренастым крепышом с большой коротко остриженной головой. Сквозь белоснежную сорочку проглядывала полосатая тельняшка, намекая на приверженность секретаря к морю. Действительно, крепко пожав руку Роману, он сразу спросил:
— На флоте не служил?
— Не приходилось. Только в летнем лагере стажировку проходил.
— Жаль, — разочаровался Любимов. — Моряки — это народ надежный. Ну ладно, пошли, представлю.
Они поднялись этажом выше и попали в редакцию. В маленькой, крепко прокуренной комнате в живописных позах расположилось несколько человек, о чем-то горячо спорящих.
В центре комнаты прямо на столе сидел мужчина в кожаном пальто, лихо заломленном берете и с трубкой в зубах.
— Редактор? — показал глазами Роман.