Добрые времена
Шрифт:
— Этот щелкоперишка нас опозорил...
Но он не струсит, нет! Гордо вскинув голову, подойдет к ним и скажет:
— Что ж, бейте! Но это вам так не пройдет. Будет новый фельетон!
Дрогнувшие хулиганы отступят назад...
— Роман! Ты чего ногами сучишь? Чеши на стадион, может, что интересного узнаешь... — окликнул его Василий Федорович.
— Сейчас, — сказал Роман, потом рассеянно и долго причесывался в коридоре перед зеркалом, готовясь к всеобщему вниманию.
Вот он выйдет сейчас из редакции, и сразу вокруг вопросы:
— Кто это? Наверное, тот самый Р. Бессонов. Гляди, какой молодой. Талантливый, видать, парень. Далеко пойдет. А что? Горький ведь тоже в газете начинал...
Но на заводской площади было пустынно. Пробегавшие мимо озабоченные люди даже не глядели в его сторону. Вздохнув, Роман направился к стадиону.
Директор стадиона, жизнерадостный атлет без шеи, познакомившись с новым корреспондентом, подмигнул окружающим: «Дескать, сейчас начнется».
— Вот пришел узнать, какие новости, — проговорил серьезно Роман, раскрывая блокнот.
— Новости, говоришь? — переспросил директор, еще подмигнув. — В общем-то, ничего особенного. Слесарь фрезеровочного цеха Акулов вчера пробежал стометровку за девять секунд.
— Как фамилия? — переспросил Роман. — Через «А» или «О» пишется?
— Стой, стой! — испугался директор. — Ты и впрямь записываешь?
— Конечно?
— Мировой рекорд девять и восемь!
На него глядели восторженные глаза корреспондента.
— Значит, ваш Акулов мировой рекорд побил?
— Да ты что? Пошутил я! Понимаешь? По-шу-тил! А ты записываешь. Как ляпнешь в газете, весь завод смеяться будет.
— Так, значит, не было рекорда?
— Не было, не было! На, возьми протоколы и переписывай, раз шуток не понимаешь...
Постепенно он привык к тому, что в каждом номере появлялась его фамилия, и что никого это особенно не волновало. Только Василий Федорович как-то сказал:
— Слушай, Рома! Возьми себе псевдоним, что ли!
— Зачем? Я никого не боюсь.
— Речь не об этом. Две твоих заметки в номере. Неудобно, что два раза Р. Бессонов фигурировать будет.
Роман напрягся. Хотелось придумать что-нибудь красивое, оригинальное.
Но Василий Федорович буднично сказал:
— В таких случаях мы переставляем имя и фамилию.
— Это как?
— Ну, ты Роман Бессонов. Так? А будешь Б. Романов. Устраивает? А на будущее договаривайся насчет «живых» подписей. Берешь информацию, скажем, у директора стадиона — и сразу обусловь, что его фамилией подпишешь. Понял? Ну, действуй!
Роман «действовал». Правда, не столь энергично, как хотелось Василию Федоровичу. Слишком возился с каждой маленькой заметкой, не раз перечеркивая написанное. Предметом его восхищения был сам Демьянов, закатывавший длиннющие статьи о техническом прогрессе, диктуя их машинистке Татьяне Ивановне прямо из головы.
— Значит, так, — говорил Василий Федорович, прищурившись на что-то неведомое за окном. — Заголовок: «Новому станку — зеленую улицу». С абзаца: «Большой экономический эффект даст освоение нового станка, созданного в отделе главного конструктора...»
Роман вздыхал. Он ничего не понимал в технических премудростях. Впрочем, чего от него никто пока и не требовал. Комсомольские активисты, работники стадиона и Дома культуры — этот круг новых знакомых почти не расширялся. Но хотелось, конечно, большего — проблемных, серьезных очерков и статей, таких, чтобы всколыхнули весь завод, заставили заговорить о нем, Романе Бессонове...
В комнату вошел, потирая руки, редактор Николаи Иванович Самсонов. По-юношески стройный и даже грациозный, он не шел, а, казалось, порхал.
— Здорово, Роман! Что, не спится? Как дела на любовном фронте? Не окончательно еще запутался?
Отношения Романа с заводскими девушками были постоянным предметом шуточек всей редакции.
— На чьей подушке сегодня спал? — поддержал тему Василий Федорович, вошедший в комнату следом за редактором. Энергично сжимая в зубах мундштук с горящей сигаретой, он шутливо ударил Романа по плечу металлической линейкой-строкомером.
— Э, да он совсем спит! А ночью что делал?
Бессонов покраснел.
— Дома я спал. В общежитии...
— Рассказывай сказки.
— Немов свидетель.
— Он тоже холостяк, вроде тебя.
— Ладно, хватит парня разыгрывать! — прервал его Николай Иванович. — Пошли ко мне в кабинет, следующий номер спланируем.
Перекидываясь репликами, расселись в тесном кабинетике редактора.
— Включай радио, Николай! — сказал Василий Федорович. — Диспетчерский час послушаем, тогда и решим, в какие цеха идти.
Из репродуктора послышался голос диспетчера:
— Товарищи, поорганизованней. Первый цех, литейный.
— Эфрос у аппарата.
— Второй, кузнечный.
— Слушаю.
— Кто?
— Денисов.
— Третий... Двадцать пятый... Отделы... Конструкторский... Технолога. Редакция...
Николай Иванович схватился за трубку.
— Самсонов.
— Хорошо, — ответил диспетчер и обратился к директору: — Борис Алексеевич, все в сборе, можно начинать.
— Здравствуйте, товарищи! — раздался из репродуктора голос директора завода. — Слово начальнику производственного отдела. Прошу, Пал Адамович.
— Вчера простаивали два участка в сборочном номер двадцать шесть, — сиплой скороговоркой начал Павел Адамович.
— Стоп, стоп! — прервал его директор. — Что за причина?
— Фрезеровщики не дали валы для станков, — начал объяснять начальник двадцать шестого цеха.
— Фрезеровочный, что скажете?
— Литейка, как всегда, подвела.
— Литейщики! Молчите?
— А что говорить-то? Мы свой план суточный сделали.
— Как же так, Павел Адамович?
— Сделали, да не в той номенклатуре, которая нужна! Они гонят корпуса для тоннажа, а нам сейчас валы нужны позарез.