Добрые времена
Шрифт:
Ромка с интересом слушал спорящих, хотя и не очень пока понимал существо дела.
— Правильно, — тяжело вздохнул Холодковский. — Я и говорю: «Пимен в обозе». А вместе с ним и технический прогресс на заводе.
Самсонов рассмеялся.
— Пимен, у тебя мания величия! Ты же в конструкторском бюро работаешь! Тебе ли не знать, что мы уже запустили в производство станок с базовым корпусом.
— Ну и что?
— А то, что постепенно выпуск станков разного предназначения унифицируется. База у всех будет одна, будем только отдельные узлы заменять. Да ты, кстати, являешься изобретателем одного из таких узлов, за что и стал обладателем авторского свидетельства. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаетесь! Но это когда будет?
— Скажу точно, по расчетам техсовета, не позже чем через пять-десять лет.
Холодковский горестно покачал головой:
— Через десять лет...
Самсонов демонстративно поглядел на часы.
— Ну ладно, Пимен. Говорить можно много. Что-нибудь конкретное у тебя есть к редакции?
— А вот и есть! — с вызовом сказал Холодковский. — Заметку новую принес.
— О чем?
— Предлагаю поставить сборку на конвейер...
— Ты опять за свое? — Самсонов даже приподнялся.
— Не горячись, Николай Иванович.
— Ну?
— Есть ведь два пути конвейеризации. Первый — это унификация. А второй...
— Какой?
— Создать универсальный конвейер с различными приспособлениями. Понимаете?
— Не совсем...
— Ну вот, скажем, собирается один класс станков. Пока станки проходят по цепочке, мы на первом этапе уже делаем переналадку под другой класс. Улавливаете?
— И сколько же времени потребуется на переналадку? — саркастически спросил Демьянов.
— Думаю, минут пятнадцать...
— Шутишь?
— Нет, серьезно! Я вот тут кое-что прикинул.
Холодковский начал разворачивать чертежи. Демьянов быстро пробежал их, улавливая принцип схемы. Потом весело толкнул Холодковского по плечу.
— Слушай, а, пожалуй, интересно. Попробуем проработать. Сейчас нам некогда, номер надо делать. Вечером приходи, пригласим кой-кого и помозгуем. Лады, Пимен Эдисон?
— Эдисону было легко, — притворно-обиженно забормотал Холодковский, сворачивая в рулон чертежи.
— Ну уж, ладно уж! — снова толкнул его в плечо Демьянов. — До вечера!
* * *
Комитет комсомола, как и прочие заводские общественные организации, находился на первом этаже того же заводоуправления. Занимал он большую длинную комнату, где проходили заседания. Стены комнаты густо увешаны вымпелами и почетными грамотами. Здесь всегда людно.
...Аркадий Петров не врал. Столько неприкрытого ликования было в ярких голубых глазах Лады Крутовой, что Роману стало неудобно.
— Бессонов! — закричала Лада, едва он с блокнотиком в руках переступил порог комитетской комнаты. — Ты почему не был прошлый раз? Нам с тобой поручили молодежную радиогазету выпускать.
— Какую радиогазету? — удивился Роман.
— Ну, тебе лучше знать, ты газетчик. Только чтоб сатирическую.
— Ну, сатирическую можно, — послушно кивнул Роман. — А материал есть?
Он исподтишка окинул взглядом толкавшихся в комнатке комитетчиков — видит ли кто столь явную симпатию к нему Лады. Однако вроде бы никто не обращал на них внимания. Гена Любимов настойчиво, но нудно убеждал кого-то по телефону в необходимости срочно вывезти собранный комсомольцами металлолом. Аркадий Петров в углу рассказывал двум парням какую-то смешную историю. Юля, заведующая сектором учета, деловито раскладывала на столе бумаги.
Роман вздохнул с известным облегчением. Не то чтобы он чувствовал робость от столь неприкрытого проявления чувств, напротив, Лада тоже ему нравилась. Но он не хотел попадаться на острые, как успел убедиться, язычки комсомольцев.
Лада вполне оправдывала свое имя. Невысокая, ладненькая, с огромными голубыми глазами, она будто бы изнутри была заведена какой-то пружиной. Энергия и жизнерадостность просто переполняли ее через край. Ни на минуту она не могла остаться спокойной. Вот и сейчас Лада прямо-таки затормошила Романа.
— Конечно, материалов сколько хочешь! — говорила она, глядя прямо ему в глаза. — Мы же пять рейдов «прожектора» провели.
— Опять прогульщики да опоздавшие, — поморщился Роман.
— Не только. И бракоделы, и грязнули. А вот тебе еще тема: две девчонки из механического бросили занятия в вечерней школе. Это же безобразие! Одни танцульки на уме.
— Пожалуй, тут что-то есть! — оживился Роман.
— Товарищи! Прошу занять места! — сказал Любимов, закончивший наконец разговор по телефону.
— Согласно купленным билетам! — не удержался Аркадий.
Любимов покосился на него, видимо, ему тоже надоели пошлые остроты Петрова.
— Давайте поорганизованней. Вопрос сегодня важный, — сухо сказал он, обстоятельно и неторопливо раскладывая перед собой бумаги. Пожалуй, наиболее яркими чертами характера Геннадия Любимова (во всяком случае, с первого взгляда) были обстоятельность и надежность. Он терпеть не мог спешки и строго сдвигал брови, если кто-нибудь начинал тараторить. Сам говорил не повышая голоса и не спеша, четко ставя логические ударения и заметно окая. Но умел в нужную минуту, особенно если среди комитетчиков разгорался спор, гаркнуть столь зычным боцманским басом, что пробка в графине, стоявшем посредине длинного стола, начинала тоненько дребезжать.
Роман уже знал, что перед тем как прийти на завод Геннадий три года отходил на подводной лодке и теперь все человечество четко делил на тех, кто служил во флоте, и на тех, кто не служил, считая не служивших явно второй категорией.
— Так, товарищи! На повестке дня очень серьезный вопрос, отчет о работе секретаря комсомольской организации механоремонтного цеха Потаповой, — сказал секретарь. — Приглашайте!
Какой-то едва заметный шум возник за столом, пока Юлия приглашала членов бюро цеха. О чем говорили, Бессонов не уловил, но его удивила заметная враждебность на обычно столь добром лице Лады. Первой в комнату вошла высокая блондинка в супермодном платье. Ярко-синие наведенные тени и фиолетовая помада придавали лицу красавицы несколько зловещее выражение.