Дорогой ценой
Шрифт:
Маркиз, молча пожав руку провизора, лёг и закрыл глаза. Когда он их снова открыл, взгляд его остановился на молодом человеке.
— Вы спасли мне жизнь, — проговорил он глухо. — Без вас я сейчас, наверное, был бы трупом. Но можете ли вы после случившегося, после подтверждения моих слов, говорить о любви Божией?
— О, пан маркиз, больше прежнего. Он спас вас на краю пропасти. Он мог бы дать вам погибнуть, это было в Его власти. Но Он этого не сделал, потому что Он вас любит и хочет простить. Он ждёт, чтобы вы попросили у Иисуса Христа прощения. Я прошу вашу светлость позволить мне почитать вам немного о моём дорогом Господе.
Вы только что сказали, что я вам спас жизнь. Если это так, то у меня есть определённое право — что-то от вас потребовать. Вот я и требую от вас то, что только сказал.
— Урзин, вы хотите взволновать меня и подвергнуть мою жизнь новои опасности! Вы для этого остались?
— Нет, ваша светлость! Если хотите, можете послушать.
Маркиз пожал плечами и закрыл глаза. Другой на месте Урзина, может быть, закрыл бы книгу и не осмелился воспользоваться таким позволением. Но молодой человек сложил руки, и губы его зашевелились в тихой молитве. И лежащий маркиз услышал Историю страданий Христа так живо и выразительно, что он словно сам был там и переживал ужасные часы в Гефсиманском саду и в доме Каиафы, унижение перед Иродом и Пилатом, смертный приговор и тяжкий путь на Голгофу. Ему казалось, будто наступили те три часа, когда солнце померкло, чтобы никто не видел муки страданий сына Божия, умирающего Агнца.
.. Мирослав был так растроган, что слёзы катились по его щекам, голос его дрожал. Он до конца прочитал историю страдания Иисуса Христа, и когда прозвучали слова: «И, преклонив главу, предал дух», в комнате наступила тишина.
Урзин не смотрел на своего слушателя, а, закрыв руками лицо, плакал. Затослушавший его смотрел на него некоторое время.
— Что с вами? — спросил он, наконец, удивлённо. — О чём вы плачете?
— О попранной ногами любви, о том, что Иисусу Христу так пришлось страдать и умереть за вас, потому что Он вас всегда любил и сейчас любит. Сколько раз Он доказывал вам Свою любовь! Никогда Он вас не наказывал, а вы Его не хотите любить!
О, как это ужасно, что вы Его ненавидите! Чем Он это перед вами заслужил? В чём вы Его можете обвинить? Почему вы Его попираете ногами? Почему вы плюёте Ему в лицо? За что вы Его распинаете? За что вы своим неверием бьёте Его по лицу и подаёте Ему вместо воды жёлчь своей враждебности? Вы стоите над пропастью. И к этой пропасти приближается ваш лучший друг — Тот, Который вас так любит. Который ради вашего спасения оставил небо. Он протягивает к вам руки, вы же бросаете камнями в Него и отталкиваете Его. Если бы вы могли, вы бы сейчас с кулаками набросились на Него. А отверженный Спаситель в течение долгих лет и сейчас печально ждёт у вашей постели и обращается к вам через мои уста ещё раз, может быть, в последний раз: «Приди ко Мне!». У меня сердце разрывается, я не могу больше с вами говорить. Боль меня одолела оттого, что вы Его так отвергаете…
Урзин около постели упал на колени, и ещё никогда в этой комнате не звучала такая молитва. Здесь страждущая душа говорила со своим страждущим отвергнутым Спасителем. Со страстной любовью она льнула к Нему, словно хотела вытереть слёзы из Его глаз, которые вызвала ненависть несчастного маркиза. Затем она обратилась к Отцу и стала умолять Его о милости для того, который так опечалил Иисуса Христа. Она просила произнести и над ним в этот момент Своё мощное «Да будет свет!».
Всё слабее звучал голос Мирослава, пока он не умолк после тихого вздоха. Урзин лежал на полу, спрятав лицо в сложенные руки. Вдруг душераздирающий крик разорвал тишину: «Боже мой! Боже мой!».
Услышав крик, Урзин вздрогнул и быстро поднялся. Маркиз, ломая руки, сидел в постели. Лицо его было перекошено от ужаса. В невыразимом Страхе он протягивал руки к Урзину.
— Повязка упала с глаз моих, — произнёс он отрывисто, — я прозрел. Я вижу, что стою перед судом. Ад, которому я так долго служил, разверзся передо мной. Вся тяжесть моих грехов лежит на мне, я погиб, погиб… и это только справедливо! Я издевался над Ним и бросал в Него камнями, я преследовал Его детей, дочь мою я воспитал язычницей… Мои преступления мне никогда не простятся!
— О, пан маркиз, просите прощения, или вы всё ещё не можете смириться перед Ним. Он ждёт, Он ещё не ушёл. О, просите у Него прощения!
— То, что Он здесь, я чувствую больше вас. Однако я не могу приблизиться к Нему, Он ужасен. Он меня не простит!
— Попытайтесь! И если бы вам пришлось годы просить, у вас всё ещё была бы надежда, что Он вас услышит, ибо Его Царское обетование гласит: «Просите, и дано вам будет». Если вы не постеснялись оскорбить Его передо мной, то и не стесняйтесь покаяться. Идёмте!
— Дайте мне одежду!
Через несколько мгновений маркиз был одет и молча начал расхаживать по залу Его страх и душевные мучения достигли высшей степени. Это была ужасная борьба. Все силы ада набросились на свою жертву, чтобы удержать её.
— О, Урзин! — воскликнул маркиз, вдруг остановившись. — Теперь я знаю, что есть ад! Это ужасные мучения! Я несчастный грешник, а Бог свят. Вся моя потерянная жизнь со всей её ничтожностью и обманом стоит передо мной. Я ничего не заслуживаю, кроме проклятия, и я знаю, что уже осуждён.
— Значит, терять вам больше нечего, так просите же прощения. «Верующий в Меня на суд не приходит», то есть, кто примет Его в вере. Вы знаете историю о медном змее в пустыне?
— Да.
— Как Моисей в пустыне возвысил змея, так и Сын Человеческий должен возвыситься, дабы все верующие в Него не погибли, но имели жизнь вечную. Израильтяне были укушены за их грехи, приговорены к смерти, но как только они, послушавшись, поднимали взор на змея, они спасались. И вы тоже будете помилованы, если послушаетесь. О, взгляните хоть раз на Иисуса Христа!
Ещё мгновенье маркиз стоял, прижав руки к груди, со склонённой головой, затем он рухнул на колени. Сопротивление его было сломлено. Теперь началась та смертельная борьба, когда человек, приходя на Голгофу, должен умереть со Христом, чтобы пробиться к новой жизни. Когда эта борьба была закончена, на дворе был уже вечер. С цветами и с песней, разученной сегодня на прогулке, возвращались друзья с прогулки.
«О, мира спасенье, святая любовь!
За наше прощенье Христос пролил кровь», — звучала песнь по парку через открытое окно, у которого стоял маркиз со скрещёнными на груди руками.