Дорогой ценой

Рой Кристина

Если бы кто-нибудь сказал Коримскому, что самый счастливый момент его жизни будет в комнате его провизора, он бы не поверил. А на стене светились незамеченные им до сих пор слова:

«Прощайте, и прощены будете!».

Доктор Лермонтов занимался составлением маршрута путешествия, когда кто-то тихо коснулся его плеча.

— Вы — как дух, Урзин. Где вы оставили Никушу?

— У себя.

— Вы пришли за мной?

— Нет, я хочу вам что-то сказать. Приехала пани Орловская проститься с братом, я считаю, в ответ на письмо, которое он ей написал.

— Что, Маргита Орловская здесь? Вы присутствовали при их встрече? Никуше не повредило волнение?

— Счастье и любовь никогда не вредят. — Хорошая логика. А что они говорили друг другу? — Почти ничего. Они оба плакали. — Бедные! — доктор опустил голову:

— Теперь и пан Коримский там. Если позволите, я закончу за вас маршрут путешествия. Друзья всегда рады поделиться счастьем. Идите, пан доктор, к пану Николаю!

— Вы очень добры, что избавляете меня от этого скучного дела..

У меня и так не хватило бы терпения, а теперь и подавно. Но надо составить такой маршрут, чтобы не утомлять Николая частыми пересадками и долгим ожиданием. Вот здесь я остановился. Однако я лишь поприветствую пани Орловскую и сразу вернусь.

Конечно же, он не вернулся. Застав господ уже в салоне, доктор стал свидетелем и ещё одним желанным участником семейной идиллии.

— Маргита, это Аурелий, мой единственный друг по университету, а теперь — брат и благодетель, — представил его Николай, и глаза молодой женщины тепло взглянули на него.

— Я от всего сердца благодарю вас, пан доктор, за всё, что вы сделали для моего брата и отца, — сказала она, протянув ему руку.

— Да, Маргита, мы доктору Лермонтову многим обязаны, — сказал пан Коримский.

— Он и теперь, не считаясь с неудобствами, отправится с нами в путешествие.

— Не верьте этому, пани, — возразил молодой человек, — я это делаю с удовольствием. А то, что я делал до сих пор, Никуша на моём месте сделал бы тоже, и даже больше.

— Этому я верю, однако это не умаляет ваших заслуг и нашего долга перед вами. Так, когда вы завтра отъезжаете?

— Примерно, в десять часов.

— Тогда мы завтра ещё увидимся.

— Ты придёшь? — удивился Николай.

— Неужели ты думаешь, Маргита, что мы тебя сегодня ещё отпустим домой? — заметил Коримский.

— И даже если бы все разрешили, я как врач не позволил бы вам ехать в такую непогоду, — вмешался Аурелий, и его весёлое настроение разрядило обстановку.

— О, если вы меня приглашаете, я охотно останусь? — воскликнула Маргита и рассказала о своём поспешном отъезде из Горки, причём так остроумно, что весёлое настроение не покидало всех и во время ужина, к которому и Урзин был приглашён. Когда после ужина он хотел удалиться, Николай задержал его.

— Последний вечер вы проведёте с нами, Мирослав, не правда ли, отец?

— Да, сын мой, если пан Урзин согласен.

— Оставайтесь, пожалуйста! — присоединилась к ним Маргита.

И Урзин остался.

* * *

А в это самое время старый пан Николай беспокоился о том, что Маргите в Горке будет скучно. О, ещё никогда ей не было так весело! Она играла для брата на пианино, иногда в четыре руки с доктором Лермонтовым. Затем она аккомпанировала доктору, воспевавшему красоту весны. Впервые в жизни она была счастлива.

— А ведь вы мне должны, Мирослав, — сказал вдруг Николай.

— Я, пан Коримский?

— А вы забыли, что обещали спеть мне перед отъездом? Спойте теперь, пожалуйста; Завтра уже не будет времени на это.

— Если вы желаете и если остальные господа не будут против, я охотно спою.

— Мы просим вас, — сказала Маргита:

Молодой человек после краткого раздумья, прислонившись к фортепьяно, запел:

«Превыше разума любовь Твоя,

Господь, Спаситель мой!

Но жажду я любви Твоей всю полноту познать

И в ней всю силу, высоту, блаженство созерцать».

Врач не мог оторваться от лица певца. Что его так поразило — красота голоса, глубина чувства или сама песня? Маргита крепко держала руку брата. Она текст песни не совсем понимала, но тем более трогали её мелодия и нежность голоса. Николай закрыл глаза. Пан Коримский же впервые внимательно смотрел в благородное, загадочное лицо своего провизора, который продолжал петь;

«Превыше слов. Господь, любовь Твоя, Но жаждет слов живых душа моя, Чтоб грешникам погибшим возвещать Любовь, могущую спасти и все грехи прощать. Любовь превыше всей хвалы земной, Но жаждет сердце петь. Спаситель мой, Хвалу любви, нисшедшей до меня Из тьмы греха призвавшей в чудное сиянье дня».

Голова Коримского опустилась. Лицо его стало бледным в печальным. Ах, было время, когда родная мать пела сыну своему об этом Иисусе и учила его молиться. Уста её замолкли в могиле, мальчик вырос и забыл о Христе. Он позабыл и данное когда-то им обещание — жить только для Него, как жила его мать, а теперь обо всём этом напомнила ему песня Урзина. А тот пел дальше с ещё большим воодушевлением:

«Зажги, Господь, любовь в моей груди! К источнику Ты сам меня веди. Дай верою мне жажду утолить; И от земных источников всё сердце отвратить. Когда ж лицом к лицу увижу я Тебя, Спаситель мой, то песнь моя Любви Твоей прославить широту, И высоту, и беспредельную всю глубину».

Песня закончилась, но аплодисментов не последовало, лишь короткое «Благодарю!» услышал Урзин. Он и этого не ожидал. Немного смущённый, пожелав всем спокойной ночи, он удалился. Никто из оставшихся ни слова не сказал о его песне. Слишком глубоко затронула она их сердца…

Наступила ночь. Успокоенная сознанием, что она снова дома, наконец, в отцовском доме, Маргита спала сладким сном младенца. Николай от возбуждения немного устал. Аптекарь же почти до утра ходил по своей комнате, также и доктор не притронулся к своей постели. Он стоял у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу.