Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Ричардсон Сэмюэл

Они замкнулись, ключь находился съ ихъ стороны, они весьма тсно стояли; ибо я сколько ни старалась подслушивать; но не могла явственно ихъ слышать, хотя они весьма долго занимались своимъ разговоромъ.

Нсколько разъ приходило мн на мысль приказать отворить двери. Естьлибъ я могла надяться на мою умренность; то бы спросила для чего мн не позволяютъ туда войти; но я опасалась, что бы получивши позволеніе, не могла забыть, что домъ принадлежитъ моей матери. Я конечно бы приказала выгнать сего стараго чорта въ шею. Приходить въ чужой домъ для оказанія своего сумозбродства! и оскорблять ругательствами мою дражайшую, мою невинную пріятельницу! а моя мать, слушала оное съ великимъ вниманіемъ! Оба по видимому оправдывались, одинъ,

что споспшествовалъ къ нещастію дражайшей моей пріятельницы, другая, что отказалась подать ей убжище, которое могло бы произвесть примиреніе, коего добродтельное ея сердце желало, и которое моя матушка, съ тою дружбою, какую всегда теб оказывала, долженствовала бы почитать за великую честь употребить въ семъ случа свое ходатайство! Была ли бы я въ состояніи сохранить терпливость?

Случившееся потомъ произшествіе, какъ я сказала, еще ясне дало мн знать, какая была причина сего посщенія. Какъ скоро старой хрычь пошелъ; [теб надлежитъ позволить мн все, моя любезная] то прежде всего моя матушка показала суровой видъ, какъ и Гарловы теперь оказываютъ, которой при первомъ знак моего негодованія былъ послдуемъ жесточайшимъ запрещеніемъ не имть никакой съ тобою переписки. Сіе начало произвело такія изъясненія, которыя не весьма были благопріятны. Я спросила у моей матери, запрещено ли мн будетъ и во сн заниматься тобою; ибо и днемъ и ночью любезная моя равномрно мн представляешься.

Естьли бы твои побудительныя причины не были таковы, какъ я о нихъ думаю, то слдствіе произведенное надо мною симъ запрещеніемъ принудило бы меня прервать твою переписку съ Ловеласомъ. Моя дружба отъ того бы увеличилась, естьли сіе возможно, и я чувствую не въ примръ боле охоты, нежели прежде, къ нашей переписк; но въ сердц моемъ нахожу еще достохвальньйшую къ тому причину. Я почла бы себя презрительнйшею, естьлибъ оставила, для удовлетворенія ея, въ не милости, такую пріятельницу, какова ты. Я скоре умру… я оное объявила моей матери; я униженно ее просила не примчать за мною въ моемъ уединеніи, и не требовать, чтобъ я ежедневно раздляла съ нею постель, какъ уже она къ тому пріобыкла съ нкотораго времени. Лучше же, сказала я ей, нанять Бетти у Гарлововъ для наблюденія за всми моими длами.

Г. Гикманъ, которой чрезмрно тебя почитаетъ, старался ходатайствовать съ толикою горячностію въ твою пользу, не имя въ томъ моего участія, что не мало пріобрлъ тмъ правъ въ моей благодарности.

Сего дня мн никакъ не возможно теб отвтствовать на вс пункты; естьли явно не захочу вступить въ ссору съ моею матерью; то есть, ежели не хочу быть подвержена ежеминутнымъ докукамъ и безпрестаннымъ повтореніямъ, хотя уже нсколько разъ на то ей отвтствовала. Боже милостивый! какая была жизнь моего родителя? Но мн не должно забывать то, къ кому я пишу.

Естьли сей неусыпной и зловредной лицемръ, сей Ловеласъ, могъ простирать свою хитрость… Но еще матушка меня кличетъ, такъ, матушка; такъ; но пожалуйте, хотя на единую минуту оставте, если вамъ не противно. Вы конечно подозрваете. Вы ни за что инное станете меня ругать, какъ за то, что васъ принудила себя дожидать. О! я уврена что бранить меня будете: сему то вы весьма хорошо научились отъ Антонина Гарлова… Боже мой! какая нетерпливость!… не отмнно должно, любезная, моя, лишиться удовольствія съ тобою разговаривать.

Прекрасный разговоръ имла я съ моею матерью! Весьма было досадно, я тебя увряю, когда я получила повелительное приказаніе сойти внизъ. Но ты получишь письмо наполненное толико же досадными перерырками, ты его получишь, то есть, когда сыщу я случай переслать теб оное. Теперь же какъ ты означила мн свою надпись, то Г. Гикманъ неотмнно мн сыщетъ посланцовъ. Впрочемъ если къ нещастію его сіе узнаютъ; то конечно съ нимъ поступятъ по Гарловски, такъ какъ и съ весьма терпливою его любовницею.

Въ

Четвертокъ 13 Апрля.

Я вдругъ достигла до двухъ благополучій, во первыхъ, получила въ сію минуту продолженія твоего повствованія, а во вторыхъ нахожу себя мене примчаемою неусыпною моею матерью.

Дражайшая пріятельница, сколь живо представляю я себ твое смущеніе особа столь нжная! и человкъ такого свойства какъ Ловеласъ!

Сей человкъ сущій дуракъ, любезная моя, со всею его гордостію, со всми его угожденіями и притворнымъ послушаніемъ къ твоимъ повелніямъ. Впрочемъ, разумъ его плодовитой въ изображеніяхъ, заставляетъ меня его опасаться. Иногда я бы съ великою охотою теб совтовала удалиться къ Милади Лаврансъ; но теперь я не знаю, какой теб подать совтъ. Я бы покусилась подать теб свое мнніе, еслибъ главное твое намреніе не состояло въ примиреніи съ своими родственниками. Однако они непоколебимы, и я никакой надежды съ ихъ стороны для тебя не усматриваю. Посщеніе моего дяди къ моей матери долженствуетъ тебя въ томъ уврить. Если сестра твоя и напишетъ къ теб отвтъ; то осмливаюсь сказать, что она подастъ теб о томъ печальнйшія подтвержденія.

Какая необходимость принудила тебя у меня спрашивать почту ли я по твоему повствованію твой поступокъ мене виновнымъ? Я уже теб сказала о томъ свое мнніе; и повторяю, что вс претерпнныя тобою скорби и отличныя гоненія, изключаютъ тебя изъ хулы, и при томъ изключаютъ тебя по крайней мр боле, нежели всякую другую молодую особу учинившую равной поступокъ.

Но разсуди, дражайшая пріятельница, что конечно было бы безчеловчно обвинять тебя во ономъ. Сей поступокъ учиненъ по принужденію. Будучи угнтаема со одной стороны, и можешъ быть обманута съ другой… Еслибъ меня уврили, что есть во вселенной особа, которая бы, въ подобныхъ твоимъ обстоятельствахъ, сопротивлялась столь долгое время, съ одной стороны противъ насилія, а съ другой противъ обольщенія; то я во всемъ бы прочемъ ее простила.

Ты справедливо думаешь, что вс т, которые тебя знаютъ, говорятъ токмо о теб. Нкоторые изъ оныхъ по истинн ставятъ себ въ примръ удивительныя отличности твоего свойства, но никто не извиняетъ, и не можетъ извинить твоего отца и твоихъ дядьевъ: кажется весь свтъ знаетъ о побудительныхъ причинахъ твоего брата и сестры. Не сомнваются также, чтобъ цль ихъ жестокостей не принудила тебя предпринять какое ни есть чрезвычайное намреніе, хотя мало исполненія онаго надялись. Они знали, что еслибъ ты вошла въ милость; то по превосходству своему еще боле бы получила довренности, и что любви достойныя твои качества и чрезвычайныя дарованія восторжествовали бы надъ всми ихъ хитростями. Теперь же я знаю, что они весьма довольны своею злостію.

Твой отецъ въ великой ярости, и говоритъ токмо о насильственныхъ средствахъ. Теперь дйствительно надлежитъ ему обратить свою ярость противъ самаго себя. Вся твоя фамилія обвиняетъ тебя въ томъ, что поступила съ нею съ чрезвычайною хитростію, и полагаетъ, что ты теперь единственно хвалишься своимъ успхомъ.

Они разглашаютъ вс, что понужденіе, которое въ среду теб готовили, опредлено быть послднимъ.

Твоя матушка признается, что они весьмабъ были уврены въ твоей покорности, естьлибъ ты то не учинила, но она думаетъ что еслибъ ты пребыла непоколебимою; то оставили бы весь свой планъ и принялибъ то предложеніе, которое ты учинила отрекаяся отъ Ловеласа. Пусть тому вритъ кто хочетъ: они признаются что священнику тамъ же быть надлежало, что Г. Сольмсъ находился бы въ двухъ шагахъ и всегда бы былъ готовъ оказать теб свои услуги, и что твой отецъ началъ бы дло опытомъ своей власти, заставя тебя подписать статьи: толико романическія изобртенія, кажется, произходятъ отъ несмысленнаго твоего брата. Весьма очевидно, что еслибъ они захотли, онъ и Белла, постараться о твоемъ примиреніи; то сіе бы было совсмъ другимъ средствомъ нежели то, въ чемъ они столь долгое время упражнялись.