Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов
Шрифт:
Д. Гервей.
Письмо СХXXІХ.
(Посылая къ ней предъидущее письмо.)
Въ субботу по утру 22 Апрля.
Сей часъ я получила слдующій отвтъ отъ моей тетки. Храни въ тайн, моя любезная, что она имла милость писать къ своей нещастной племянниц.
Ты видишь, что я могу хать въ Лондоиъ, или куда мн заблагоразсудится, что со мною будетъ, о томъ нимало не беспокоятся. Я была расположена отложить мой отъздъ
Моя Гове, любезная моя Гове, чувствуетъ также съ великимъ огорченіемъ дйствія моего проступка, потому, что она съ матерью своей иметъ за меня больше прежняго ссоры. Однакожъ я должна вручить себя человку, который меня ввергнулъ въ такую пропасть бдствій. Я много размышляла, и многаго опасалась прежде моей погршности; но никогда еще не разсматривала ее съ такой худой стороны, какъ сего дня.
За часъ передъ моимъ мнимымъ побгомъ батюшка объявилъ откровенно, что онъ любитъ меня боле своей жизни; что онъ намренъ былъ поступать со мною съ родительскою милостію, что онъ хотлъ,… ахъ моя любезная, какая уничижительная нжность! Тетушка не должна была опасаться, что бы узнали ея откровенность. Отецъ на колняхъ передъ своею дочерью! Вотъ чего бы я наврное не выдержала! Мн не извстно, чтобъ я сдлала въ такомъ плачевномъ случа. Смерть показалась бы мн меньше ужасною, нежели такое зрлище въ пользу человка, къ которому отвращеніе мое не истребилось, но я бы стоила быть уничтоженною, если бы могла видть отца моего безполезно на колняхъ.
Однакожъ, если бы нужно было токмо пожертвовать моею склонностію и личнымъ предпочтеніемъ, онъ бы сіе получилъ и меньшею цною, моя почтительность одна восторжествовала бы надъ склонностію. Но столь крайнее отвращеніе! торжество жестокаго и тщеславнаго брата, присоединяя ругательства завистливой сестры, которые бы отвратили отъ меня такую милость, и сожалніе родителей, о которыхъ я бы была удостоврена; должности супружества столь священныя, столь торжественныя когда сама я имю отъ природы нравъ не позволяющій мн взирать на долгъ самый простйшій съ равнодушіемъ, тмъ боле на долгъ самопроизвольно подтвержденный клятвою у олтаря; какіе законы благопристойности могли уполномочить меня положить руку мою въ руку ненавистнаго, и произнесть мое согласіе на гнусное соединеніе? Вспомни, что соединеніе такое должно кончиться съ жизнію. Не длала ли я глубочайшія о томъ разсужденія, каковыхъ прочія двицы моихъ лтъ не употребляли? Не все ли я разбирала и изслдывала? Можетъ быть могла бы я оказывать меньше упрямства и досады. Чувствительность, когда я могу приписать себ такое качество, зрлость разума, размышленіе, не всегда щастливые небесные дары. Сколько бываетъ случаевъ, въ которые бы я желала узнать равнодушіе, еслибъ могла употребить его безъ порочнаго повденія? Ахъ! моя любезная, самая щекотливая чувствительность ни мало не служитъ къ доставленію намъ щастія.
Какой способъ намрены были употребить пріятели мои въ собраніи! Я смю сказать, что узнаю тутъ умыслы брата моего. Я полагаю, что ему бы поручено было представить меня въ совтъ, какъ дочь предпочитающую свою волю цлому семейству. Опытъ былъ бы колокъ, не должно о томъ сумнваться. Хорошо, если бы я его выдержала! какой бы ни былъ успхъ, то коль жестокое было бы мое мученіе!
Должно опасаться, по словамъ тетушки, что бы не было кровопролитія. Видно, что она увдомлена о дерзскомъ предпріятіи Синглетона. Она упоминаетъ о пропасти. Избави меня отъ того Боже.!
Она отдаляетъ мысль, на которой мн и боле не возможно остановиться. Жестокая мысль! но кажется, что она иметъ худое мнніе о добродтели, которую ей угодно мн приписывать, естьли не воображаетъ, что я въ состояніи превозмогать безчестную слабость. Хотя я никогда не видала мущины пріятнйшаго вида, какъ г. Ловеласъ, но пороки его нрава всегда предохраняли меня отъ сильнаго впечатлнія; и съ тхъ поръ, какъ я его вижу вблизи; то еще меньше прежняго имю къ нему склонности. И подлинно, я никогда мене теперешняго оной къ нему не имла. Я думаю чистосердечно, что возмогу его ненавидть, (если уже не ненавижу) скоре, нежели другаго мущину, къ которому я имла такое уваженіе. Причина тому явна: потому, что онъ меньше другихъ соотвтствовалъ моему мннію, которое однакожъ не съ лишкомъ было превосходно, когда я предпочла остаться въ двкахъ, да и теперь сдлала бы тотъ же выборъ, если бы я имла свободу слдовать моимъ склонностямъ. Такъ, еще теперь, когда бы примиреніе мое было несумнительно отвергнувши его, и если бы мои друзья о томъ мн дали знать; то скоро бы увидли, что я бы съ нимъ вовсе разсталась; ибо я имю тщеславіе мыслить, что душа моя превосходне его.
Ты скажешь, что мой разсудокъ заблуждается. Но получа отъ тетушки запрещеніе къ ней писать, узнала, что я должна отчаяваться о моемъ примиреніи; если средство сохранить свободу моего разума? И ты сама, моя дражайшая, должна чувствовать мое страстное смятеніе О! сколько я нещастна, согласясь добровольно на сіе пагубное свиданіе, и отнявши у себя власть ожидать общаго собранія моихъ пріятелей! я бы освободилась уже теперь отъ перваго моего страха, а кто знаетъ, когда окончатся настоящія мои безпокойствія? Избавлена отъ обоихъ мущинъ, можетъ быть находилась бы я теперь у тетки Гервей, или у дяди Антонина, въ ожиданіи возвращенія г. Мордена, который бы сдлалъ конецъ домашнимъ раздорамъ.
Намреніе мое конечно было ожидать конца всему длу. Однакожъ, знаю ли я, какое бы теперь носила названіе? Былаль бы я способною упорствовать снисхожденіямъ, умоленіямъ отца моего на колняхъ, а особливо, ежели бы онъ сохранилъ со мною умренность?
Однакожъ тетушка увряетъ, что онъ потерялъ бы тернніе, естьли бы я осталась не поколебимою. Можетъ быть онъ бы тронулся моимъ смиреніемъ прежде, нежели сталъ на колни передо мною. Милостивое его ко мн расположеніе могло бы увеличиться въ мою пользу; но ршеніе его, уступить мн наконецъ, оправдываетъ моихъ родныхъ; сколь осуждаетъ меня сіе ршеніе! Ахъ! зачмъ увдомленія тетушкины были такъ темны и осторожны! я ихъ теперь припоминаю. Я хотла съ нею говорить посл нашего свиданія, и можетъ быть тогда бы она все мн изъяснила. О! вредный, злоумышленный Ловеласъ! Но должно еще признаться; я одна повинна носить осужденіе за плачевное свиданіе.
Но прочь отъ меня, прочь вс тщетныя упреканія! прочь; потому, что он безполезны. Мн остается только защитить себя покровомъ собственной моей твердости, и утшать себя непорочностію моихъ намреній. Поелику уже поздно обращать глаза на прошедшее; то буду единственно стараться собирать вс мои силы для снесенія ударовъ раздраженнаго Провиднія, и обратить въ мое исправленіе испытанія, которыхъ мн избжать не возможно. Соединись и ты со мною въ сей молитв, моя нжная и врная Гове, для собственной твоей чести и нашего союза, дабы важнйшее паденіе твоего друга не сдлало вчнаго пятна дружеству не легкомысленному, и котораго основаніемъ была взаимная польза въ самыхъ важныхъ, равно какъ и въ самыхъ малйшихъ случаяхъ.
Кл. Гарловъ.
Письмо CXL.
Въ субботу посл обда 23 Апрля.
О! дражайшій мой, единый другъ! теперь уже я не могу боле жить; я получила ударъ въ сердце; и никогда отъ того неизлчусь. Не помышляй боле о малйшемъ сообщеніи съ нещастною, которая отъ всхъ отвергнута. Какая осталась надежда, естьли проклятіе родителей такъ важно, какъ я всегда считала, и естьли столько примровъ доказываютъ, что исполненіе за ними послдуетъ! Такъ, моя любезная, теперь я должна бороться съ ужасными слдствіями отцовскаго проклятія, къ довершенію моего злощастія. Достанетъ ли мн силы къ снесенія такого размышленія! Разв страхи мои уже не оправданы обстоятельствами моего положенія?