Древняя Русь. Быт и культура
Шрифт:
Что касается позднейшей даты массового бытования берестяного письма, она в целом может быть определена второй половиной XV в. Дело, разумеется, не в том, что горизонты более позднего времени не содержат берестяных грамот; в условиях аэрации прослоек XVI–XVII вв. береста в этих горизонтах не могла сохраниться. Косвенным указанием на то, что после второй половины XV в. берестяное письмо перестало быть массовым, является отсутствие на стенах новгородских церквей граффити этого времени, которые были обильны на протяжении XI — середины XV в. Орудием письма на штукатурке служили те же самые стилосы, какими писали тексты берестяных грамот, а исчезновение граффити, таким образом, прямо связывается с выходом из употребления стилоса.
Причиной этому было стремительное распространение на Руси дешевой бумаги именно в XV в., а вместе с ней и тотальное распространение главного орудия письма на бумаге — гусиного пера и чернил. Показательно, что обе берестяные грамоты, написанные чернилами, относятся к середине-второй половине XV в.
Найденные в Новгороде берестяные грамоты так распределяются по обобщенным хронологическим горизонтам их залегания:
XI в. — 21
XII в. — 230
XIII в. — 169
XIV в. — 266
XV в. — 89
Последняя цифра отражает насыщенность горизонтов только первой половины XV в., поскольку более поздние прослойки уже не сохраняют органических остатков. Некоторое падение числа текстов в XIII в. соответствует общему кризисному состоянию Руси в результате разгрома в ходе татаро-монгольского нашествия.
Особо следует отметить, что до обнаружения берестяных грамот мы располагали всего лишь тремя подлинными пергаменными актами домонгольского времени (1 — XII в. и 2 — первой половины XIII в.) и ни одним более раннего времени. Уже это обстоятельство отражает особую ценность открытия берестяных текстов для истории и лингвистики.
Одна из древнейших найденных в Новгороде берестяных грамот (№ 591, первая половина XI в.) содержит текст кириллической азбуки неполного состава. Она включает не 43, а только 32 буквы; отсутствуют Щ, Ы, Ь, Ю, иотованные А, Е, Я, кси, пси, фита и омега. Их отсутствие невозможно объяснить недостатком места: азбука занимает лишь середину обширного пространства берестяного листа.
Между тем те же особенности имеет азбука в берестяной грамоте № 460, происходящей из слоев XII в., что исключает элемент случайности и позволяет утверждать, что оба этих документа отражают тот ранний этап формирования кириллицы, когда азбука еще не обрела тот окончательный состав, который уже хорошо известен по памятникам книжного письма середины XI в. Азбуки в берестяных грамотах XIII в. (№ 199, 201, 205) и на цере первой половины XIV в. более совершенны, но остаются по-прежнему неполными. Такие азбуки облегченного состава я бы назвал «традиционными», поскольку, лишь немного пополняясь, они служили основой первоначального обучения даже в XIV в. Возникшие не на раннем этапе истории кириллического письма новации (например, почти все иотованные буквы) составляют как бы иной пласт образованности: они, естественно, были хорошо известны профессиональным писцам и в XI в., но их знание не входило в круг обязательных требований начального обучения письма даже в XIV в.
Открытие в киевском Софийском соборе граффити XI в. с записью азбуки также неполного, но иного состава, максимально приближающего ее к греческому алфавиту, указывает на вариантность употреблявшихся на Руси азбук, что позволяет с большей уверенностью высказаться в поддержку того мнения, согласно которому кириллическое письмо формируется постепенно на основе греческого алфавита, а не имеет единовременного искусственного происхождения. Иными словами, версия об изобретении св. Кириллом не кириллицы, а глаголицы, представляется весьма основательной.
Надо полагать, что способ берестяного письма сыграл немаловажную роль в формировании как палеографических особенностей русской письменности, так и особенностей древнерусского литературного стиля. Письмо на бересте требует существенного физического усилия, а фактура берестяного листа — простоты линий. Письмо на бересте и скоропись — понятия взаимоисключающие, полярные. Между тем скоропись на Руси возникла достаточно поздно, становясь характерной лишь с середины XV в. Трудно не обратить внимание на совпадение двух важных дат — исчезновения берестяного письма и распространения скорописных почерков. Если последнее связано массовым внедрением бумаги и гусиного пера, то вряд ли следует сомневаться в том, что популярность берестяного письма служила главной причиной, консервирующей уставные и полууставные книжные почерки XI–XV вв. Наличие в коллекции берестяных грамот значительного числа ученических упражнений лишний раз подтверждает, что формирование почерков прямо связано с берестяным письмом.
В неменьшей степени письмо на бересте формировало и литературный стиль. Вынужденная лапидарность такого письма накладывала неизбежный отпечаток на саму манеру изложения мысли, сохраняющей всю свою емкость при максимальной экономии слов.
В качестве примера можно сослаться на грамоту № 636 середины XIII в. Она содержит донесение властям Новгорода о том, что на пограничный пункт прибыл из города Полоцка выкупленный из плена человек, который сообщил, что там, откуда он пришел, собирается враждебное Новгороду большое литовское войско; по этой причине гарнизону пограничной крепости, нуждающемуся на случай возможной осады в дополнительном запасе продовольствия, следует прислать необходимое количество пшеницы. Это достаточно насыщенное конкретным содержанием донесение изложено в тринадцати словах, из которых четыре являются предлогами или связками. Полагаю, что вопросы древнерусской стилистики могут быть весьма интересно исследованы в связи с изучением литературного стиля берестяных текстов.
Рассматриваемый аспект проблемы, по-видимому, немаловажен и для обсуждения вопроса о возможных поисках и открытии берестяных грамот в археологических комплексах Центральной и Западной Европы. Находки орудий берестяного письма известны на польских городищах. Существуют сведения о применении бересты как писчего материала в средневековой Скандинавии. Известны шведская и немецкая берестяные грамоты XV–XVI вв., написанные чернилами. Однако Олаус Магнус в XVI в. недвусмысленно писал о шведских процарапанных грамотах: «Применяли бересту тем охотнее, что письма не повреждались и не портились ни дождем, ни снегом». В поисках западноевропейских берестяных грамот, таким образом, существует обнадеживающая перспектива. Однако, надо полагать, что западноевропейское берестяное письмо в целом исчезает раньше русского. И бумага, и беглые курсивные почерки появились в большинстве стран Западной Европы еще в XIII в.
Тем не менее, первые процарапанные берестяные грамоты западноевропейского происхождения были найдены в Новгороде. Одна из них (№ 488) обнаружена на территории ганзейской фактории в слоях рубежа XIV–XV вв. Она написана немцем на латинском языке и содержит текст первых строк 94-го псалма Давида. Ее нетипичность подчеркивается применением готического курсива, т. е. почерка, сформировавшегося на бумаге, и местом находки — там, где берета в указанное время сохраняла все качества преимущественно употреблявшегося писчего материала.
Другая немецкая грамота стала одной из сенсаций полевого сезона 1993 г. Найденная в слое 20-х годов XI в., она на сегодняшний день является древнейшим берестяным документом в новгородской коллекции. Текст ее предельно краток и в предварительном чтении выглядит так: «Pil gefal im kie» (Копье, не порази его).
Первооткрыватель берестяных грамот профессор Арциховский писал в 1951 г.: «Смею думать, что эти грамоты станут такими же источниками для истории Новгорода, какими для истории эллинистического и римского Египта являются папирусы». Эти надежды блестяще подтвердились в последующие годы. Однако та же мысль получила и не вполне правомерное развитие в стремлении многих исследователей максимально сблизить характеристики папирусов и берестяных грамот, провозгласив даже возникновение новой дисциплины — берестологии, подобно папирологии. В самом деле, между папирусами и берестой много общего. И папирусы, и берестяные грамоты оказались новыми категориями источников, резко отличающимися от традиционных видов письменных документов. Их сближает бесконечное разнообразие сюжетов и поводов написания, бытовое содержание, отражение в них преходящей, сиюминутной злободневности, предельная конкретность причин самого возникновения текста.