Два апреля
Шрифт:
– Ко мне можно, - сказал Овцын, не вставая и делая вид, что ему очень, интересно смотреть на розовые штрихи вечерней зари, пересекающие окна.
– Садитесь рядышком, Эра Николаевна. Какие боги указали вам путь в мою одинокую келью?
– Я без богов справляюсь, - сказала журналистка и села, но не на диван, а к столу.
– Вот как... Никакой мистики? Знаете свою цель и идете к ней наикратчайшим свыше одобренным путем?
– Разве это смешно?
– А я и не смеюсь.
– Значит, мне показалось, - сказала она.
– Я должна извиниться, что пришла так поздно. Но вас не было весь вечер.
– А у вас сегодня по плану интервью с капитаном ?..
– Он улыбнулся.
– Я навестил знакомых. Цыган. Отобрали у них кибитки, дали дома, прописали в городе Беломорске. Ни степями от них теперь не пахнет, ни дымом таборных костров. Хромовые сапожки стоптались, плисовые шаровары сносились, поют вразброд. Пушкин не стал бы писать гениальные стихи про таких цыган. Жалко. Вы улыбаетесь?
– Я недавно возвращалась из-за города на электричке, - сказала Эра.
– Пол вагона было цыган. У каждого новенький термос.
Овцын расхохотался.
– Грандиозная выдумка! Кочевник с термосом... Как вам живется на «Кутузове»?
– Очень благополучно, - сказала Эра.
– Как в гостинице с табльдотом.
– Вам не нравится благополучие?
– Представьте себе, не нравится, - вызывающе, как будто Овцын не был способен представить такого, сказала Эра.
– Я слишком благополучно живу. Будто чья-то рука тщательно оберегает меня от трудностей, достающихся другим.
– Она усмехнулась.
– Стыдно кому-нибудь рассказать: поехала в командировку в Арктику, а каждое утро принимаю ванну и даже не надо переодеваться в брюки. И так всегда у меня... Чего я только не делала!.. Уезжала из Москвы насовсем. Какая-то сила брала меня за шиворот и, как я ни барахталась, возвращала обратно. Пыталась разрушить хоть внешнее благополучие, ушла из дому в общежитие.
– Разрушили?
Эра покачала головой.
– Наоборот. Родители поняли мой шаг по-своему, разменяли большую квартиру на две маленьких и одну отдали мне.
– Вы могли не взять.
– Что вы! Меня бы стали лечить. И без того мне частенько щупают лоб... И кажется, что все в жизни получаешь бесплатно, как бы авансом. Предчувствуешь, что когда-нибудь придется платить за все сразу.
– Может быть, вы расплачиваетесь, да не замечаете этого?
– Я думала о таком, - сказала Эра.
– Вряд ли. Конечно, я делаю, что могу. Но так мало... И - честно говоря - не то, что могу, и не то, что могу.
– Пишете вы только для кино?
– спросил Овцын.
– Как раз для кино я почти не пишу. Мне больше нравятся газеты. Еще больше журналы, - улыбнулась она.
– А где вы образовывались?
– В университете. Позвольте, кто у кого берет интервью?
– Я и забыл, что вы по делу, - рассмеялся Овцын.
– Хорошо, берите вы у меня. Наверное, вас интересуют характеристики «Кутузова» и мои анкетные данные?
– И некоторые сведения из истории вашей экспедиции. Но я не способна писать при таком освещении.
– Через час станет светлее, - сказал Овцын.
– Поговорим пока о чем-нибудь другом, что не надо записывать.
– Лучше зажжем свет, - строго сказала Эра.
– А то вы человек ловкий и опять заставите меня рассказывать о себе.
– Пусть будет по-вашему, - сказал Овцын.
Незаметным движением он нажал кнопку в подлокотнике дивана, и каюта осветилась.
– Как вы это сделали?
– спросила она щурясь.
– Дистанционное управление светильниками, - сказал Овцын, посмеиваясь, и показал кнопку.
– Техническая новинка. Поражает воображение журналистов больше, чем гирорулевой или курсограф.
– Доберусь и до курсографа - пообещала Эра, поджав губы.
– Не доберетесь, - сказал Овцын.
– У меня его нет. Все-таки судно речное. В речном деле курсограф не применяется.
– Я попрошу вас отнестись серьезнее, - сказала Эра.
Она расспрашивала дотошно, а в блокнот записывала немного - только цифры, имена и даты. Когда она, наконец, кончила допрос и подняла руки, чтобы поправить прическу, Овцын выключил свет. Они вышли на палубу. Только что показалось солнце, красное, расплющенное и щербатое, совсем
неяркое. На него можно было смотреть не щурясь. Они смотрели на солнце.
– Чего мы ждем, почему не выходим в море?
– спросила Эра.
– Куда торопиться?
– сказал Овцын.
– Набирайтесь терпения, Эра Николаевна. Суровая Арктика скована льдами, как городская улица асфальтом, запишите это в свой блокнот. Так что не все ли равно, стоять здесь или в Архангельске?
– Неправда, - сказала Эра.
– Я знаю, у вас приказ идти без остановок до Архангельска. Вы бы не стали стоять просто так.
Было прохладно. Она поежилась, и он набросил на нее свой плащ.
– Если вам здесь надоело, завтра выйдем, - улыбнулся Овцын.
– Сегодня произведу уничтожение девиации. Механики кое-что наладят в своем хозяйстве. И в путь.
– Так бы и говорили.
– Она засмеялась.
– А то разыгрываете из себя судовладельца. Почему же вы не спите, если вам днем надо будет работать?
– Разыгрываю из себя железного человека, - ответил он сухо,
– Разве можно сердиться на шутки? Вы недотрога, капитан.
Из-за надстройки вышел Згурский. Увидев Овцына и Эру в его плаще, он споткнулся на ровном месте, потом вежливо приподнял кепку. Повернувшись спиной, он стал прилаживать к глазу аппарат.
– Вы давно знакомы?
– спросил Овцын, глядя на оператора.
– Леночка моя подруга. Значит, лет шесть... Странная девушка. В восемнадцать лет вышла замуж, а он на десять лет старше. Уже давно двое детей. Хотят третьего.
– Что тут странного?
– Ничего, это я так...
– проговорила Эра.
– Перелистываю журнал мод... Пойдемте, Иван Андреевич. Я уже хочу спать. Пусть меня разбудят, когда начнете уничтожать девиацию. Я правильно запомнила?