Два апреля
Шрифт:
– Буду знать, - сказала она.
– Я у вас дома и ничего не боюсь. Пусть будет что будет.
– Сейчас я вам скажу одну вещь. Скажу сейчас, чтобы вы знали, что это говорю я, а не ром. Мы не равнодушны одинаково, и все прочее от лукавого. От чванства, от застенчивости, от неожиданности и, может быть, от страха.
– А вы уверены?
– спросила она.
– Может быть, вы опять шутите? Не надо так шутить.
– Глупая девчонка, - сказал он.
– Капитан Балк лишил меня последней надежды, что это не так. Он мудр. Он видит, как в земле прорастает зерно. Попадешь на «Гермеса», сама удостоверишься.
– Я не попаду на «Гермес», к чему?
– Она покачала головой.
– Я останусь здесь. Зачем мне «Гермес», что мне капитан Балк.?
Он вынул пробку, и в каюте запахло ромом. Эра села на диван совсем рядом с ним, и он обнял ее.
– Как это все странно! И неожиданно,- тихо сказала она.
– Я уже не принадлежу себе. И нет никакой неловкости, что так...
Он погрузил руки в ее волосы, закрыл глаза, а когда он снова стал смотреть, все вокруг было не так, как прежде, очертания предметов изменились и стояли они по-иному, И даже свет в каюте стал другим.
– Я хочу сказать...
– начала Эра.
– Говорить, наверное, не надо, - остановил он и снова привлек к себе ее
лицо.
Текло время, и первозданная простота проникновения не нуждалась в словах, и мысли, проносившиеся в голове, были бессловесны, но в то же время отчетливы, как путь молнии в ночном небе. Природа очертила вокруг них магический овал, за пределами которого не было мира.
Мир возник снова, когда в борт стукнулся мотобот и заскрипели блоки шлюпбалок. Овцын накинул тужурку, закурил - первый раз за эту ночь - и вышел на веранду. Тревога - она была, конечно - прошла, когда он увидел Ксению с Борисом на палубе здравыми и невредимыми. Борис и Соломон крутили рычаги лебедки, мотобот плавно всплывал из-за борта и, наконец, мягко сел на кильблоки. Тогда Овцын вернулся в каюту, плотно закрыл дверь и задернул на ней шторку. Он взглянул на лежавшую с закрытыми глазами Эру, потянуло к ней, но он сдержался и заставил себя отвернуться. Пора утихомирить душу. Начнется день, а он для другого.
Овцын зашел и ванную, привел в порядок одежду, умылся и, надев фуражку, спустился к трапу.
Там Борис Архипов прощался с Ксенией и никак не мог проститься.
– Удачно съездили?
– спросил Овцын.
– Все в порядке, спасибо, - весело сказал Борис Архипов. Дед, весь свой притч собрал.
– Значит, посидел среди нормальных людей?
– спросил Овцын.
– А вы не смейтесь, - вступилась Ксения.
– В самом деле нормальные люди. Одеты как все и радио слушают. Дьякон на гитаре играл, сперва романсы пел, а потом Окуджаву.
Овцын услал Ксению отдыхать до обеда и вернулся в каюту.
– Что там случилось?
– спросила Эра.
Он сел рядом, сказал:
– То, что случается каждое утро. Начались дела. Сегодня, наконец, узнаем дату выхода. Командир каравана собирает капитанов... Значит, уже скоро... Вы хотите купаться?
– Как быстро все прошло... Вы уже думаете только о своих делах, и я уже не глупая девчонка, я - «вы»... Да я уже и не девчонка. Не думайте, что я жалею.
– Глупая девчонка, - сказал он, - как была, так и осталась. Я думал, ты все поймешь сама, что не придется объяснять. У нас не свадебное путешествие, а проводка морем речного судна. Для того чтобы это судно как-то добралось до своей реки, я обязан думать и работать. А не валяться на диване со своей невестой.
– Как ты сказал?
– Как слышала, - вздохнул он.
– Надо публично попросить твоей руки, чтобы ты догадалась? Может быть, ты жалеешь, что я не сделал этого вчера на банкете?
– Не знаю, - помотала она головой.
– Ничего не знаю. Может быть, жалею. Может быть, я еще не соглашусь. Сейчас трудно решать. Сейчас я... слишком твоя. Не презирай меня.
– Это скоро пройдет, - сказал он и поцеловал ее руки.
– Скоро ты снова станешь сильной, умной и самобытной. И сможешь решить.
– Смешной, - улыбнулась она. Как же я теперь стану самобытной? Мы так и не попробовали ром. И я опять не могу решить, хорошо ли это.
Овцын налил до краев большие хрустальные стопки.
Механики запустили вспомогательный двигатель.
Послышалось несколько отдаленных ударов поршней, затем ровный глубинный рокот.
– А тебе вправду цыганка нагадала две жены?- спросила Эра.
– Это была неквалифицированная цыганка, - сказал Овцын.
– Она ошиблась.
– Нет, я не должна, - помотала головой Эра. Она выпила ром залпом и долго не могла отдышаться.
– Это жидкий огонь. Иван, я горю, спасай меня.
Он поднял ее и вынес на веранду.
– Дыши, - сказал он.
Двина уже проснулась. Катера и буксиры побежали по ее могучему лону, заметались волны в сваях пристаней, затрепетали на сотнях судов флаги. Со стороны Соломбалы доносились приглушенные расстоянием гудки, тонкие свистки паровозов, грохот и скрежет лесопилок. Длинношеие краны держали в тонких клювах веревочки с пакетами досок и бревен, похожие издали на сказочных аистов, несущих детям подарки.
– Опомнитесь, капитан, - прошептала Эра.
– А если вас кто-нибудь увидит!
– Позавидует, - сказал Овцын.
– Не надо возбуждать в людях нехорошие чувства, - сказала она.
– Все-таки мне придется уйти от вас на «Гермес», к капитану Балку.
17
Обжившийся на «Кутузове» Згурский никак не мог понять, зачем надо переходить с такого приятного теплохода на какой-то буксир, хоть и флагманский. Эра сказала, что сценарий пишет все-таки она и ей виднее. После этого заявления Згурский поскреб небритую скулу и покорно отправился запихивать в чемодан так удобно размещенные в просторной каюте предметы личного обихода.
Один только капитан Иннокентий Балк и понял, почему Эра ушла с «Кутузова». В перерыве последнего перед выходом совещания капитан Балк придержал Овцына за пуговицу, сказал, укротив барский бас:
– У вас есть характер. И не беспокойтесь, я уж пригляжу, чтобы Эра Николаевна не бедствовала. Конечно, у меня не ваши возможности, но тоже не угольщик.
– Я не беспокоюсь, Иннокентий Юрьевич, - сказал Овцын.
– Даже лучше. Болтать вас будет милостивее, чем меня.
– А, - махнул рукой капитан Балк.
– Если прихватит, всем одинаково достанется.