Два апреля
Шрифт:
– Как это страшно!
– проговорила Ксения.
– Такого со мной еще не
было.
Он вынул из кармана лимон, очистил его.
– Сядьте и съешьте.
– Я не смогу сидеть.
– Сможете, мне лучше знать.
Он усадил ее и держал, пока она, давясь и морщась, ела лимон.
– Теперь наденьте сапоги и пойдем наверх
– Вы с ума сошли!
– простонала Ксения.
– Во-первых, капитану так говорить нельзя. Во-вторых, выполняйте, что приказано.
Она взмолилась:
– Зачем вам надо меня мучить? Ради
– Ксана, я вас не оставлю, и не заставляйте меня повышать голос.
Она добралась до шкафа, надела брюки, сапоги, куртку.
– Боялась, что меня вырвет, - сказала она, пытаясь улыбнуться.
– Это лимон, - объяснил он.
Овцын вывел ее на палубу, на ветер и брызги, заставил ходить вверх и вниз по ускользающим из-под ног трапам.
– Какое страшное море!
– сказала Ксения.
– Волны выше нашего корабля.
– Раза в два ниже, - улыбнулся он.
– Они выше вон того бедолаги.
– Он указал рукой за корму.
– «Шальной»?
– изумилась Ксения.
– Почему он пошел за нами?
– Чтобы подобрать команду, когда мы перевернемся.
– А мы перевернемся?
– спросила Ксения.
– Нам нельзя переворачиваться. Идите, Ксана, помогите Гаврилычу. Если опять станет муторно, поднимитесь наверх и постарайтесь замерзнуть. А потом, не уходя с палубы, постарайтесь согреться.
– Спасибо, что вы вытащили меня из каюты, - сказала Ксения.
– Там я умерла бы.
– Это мне невыгодно, - покачал головой Овцын.
– Кто же будет ставить цветы в мою вазу?
Ксения вскрикнула:
– Я же .забыла убрать ее со стола! Она разбилась.
– Найдем другую, - сказал Овцын.
– В трюме того добра хоть ушами
ешь.
В конце концов он добрался и до своей каюты, и там был совершенный разгром: по ковру метались книги, карандаши, пепельницы, туфли и осколки хрусталя. Приятно пахло ромом. Он заглянул в буфет. Недопитая в то утро бутылка упала и пролилась. Вспомнилась Эра, захотелось увидеть, обнять ее. Как ей там сейчас? Конечно, мучается. Бог даст, это ее последний шторм. В Карском море будет лед, там волне не разгуляться. А вдруг она не выдержала и сломилась, как Ксения? Нет, Иннокентий не позволит сломиться, он поддержит, заставит. Он человек, капитан Иннокентий Балк...
Овцын подобрал вещи, заглянул в ванную, навел и там порядок. Выйдя на палубу, кинул с подветренного борта осколки вазы и бутылку из-под рома. Ветер не стихал, и волны росли, потому что «Кутузов» выходил все мористее. С запада потянулись ничего хорошего не сулящие облака.
В рубке, кроме штурманов, был еще и старший механик. Он смотрел на разбушевавшуюся воду и едва ответил на приветствие капитана.
– Мили три-четыре в час проходим ?
– спросил Овцын у старпома.
– Не больше, - сказал Марат Петрович.
– До Шпицбергена еще далеко.
– Зато вот эта гадость близко, - Овцын указал на зловещее, обложенное темно-фиолетовыми тучами небо на западе.
– Не хочется в нее попадать, верно?
– М-да-с, - причмокнул губами старпом.-И снег и ветер...
Овцын подозвал его к карте.
– Подойдите-ка сюда, Марат Петрович... Попробуем уйти из заряда. Так как если нас обложит, закрутит, мы со своим магнитным компасом надолго заблудимся. Надо удирать.
– Обратно к Канину?
– сказал старпом.
– Пять часов - и камни.
– Зачем же нам на камни?.. Попробуем выйти на южную оконечность Колгуева. Вы знаете, что у Колгуева высокий восточный берег? Я знаю. Если сумеем обогнуть остров и стать под восточный берег, тогда плевали мы на этот норд-вест и всех его ближних.
– Часов десять до Колгуева, - прикинул Марат Петрович.
– Ветер будет и корму, немного слева. Скользящий, не так страшно. Но поваляет. Потом поворот. Бортом к ветру?
– Точно, - сказал Овцын.
Старпом поднял голову от карты и неодобрительно посмотрел на капитана.
– За десять часов в природе кое-что может перемениться, - сказал Овцын.
– И не обязательно в худшую сторону. Рассчитайте курс.
Он включил рацию.
– На Колгуеве мы в пятьдесят пятом мину нашли, - сказал старший механик.
– Как раз на восточном берегу. Волны вынесли.
– И что с ней сделали?
– спросил старпом.
– А что с ней можно сделать?
– искоса глянул на него механик.
– Поджарили и съели.
Он нахлобучил кепку, вытянул из-под кителя рукава свитера и ушел.
– «Шальной», «Шальной», «Шальной»...
– звал Овцын. Буксир не откликался. Старпом уже рассчитал курсы, записал и держал бумажку перед капитаном.
– Батареи экономят, чтоб их...
– Правильно, - сказал старпом.
– Сядут, где тут добудешь?
– Ладно, погудите им.
Старпом дал несколько гудков, но на «Шальном» не услышали за воем ветра, и рация все молчала. Только после того как Овцын сам выпустил в небо три - со зла - красные ракеты, аппарат зашуршал, забулькал и он услышал голое Бориса Архипова:
– В чем дело, сынок, что за сигнал бедствия?
– Бедствие перед носом, на весте, - сказал Овцын.
– Надо ворочать, не то попадем в кашу.
– На Колгуев?
– спросил Борис Архипов.
– Не иначе, - подтвердил Овцын - Под восточный берег.
– Риск, - сказал Борис Архипов.
– Большой риск. Тебя свалит, когда будешь обходить остров с юга.
– Галсами пойду.
– Разгуляешься там галсами среди кошек.
– С нашей осадкой можно рискнуть.
– Добро, - сказал Борис Архипов.
– Рискуем. Не лезть же в это дерьмо. Слушай меня, сынок. Заряд нас скоро догонит, и такое будет свинство, что мы вполне свободно сможем выскочить па Колгуевский берег. С запада он отлогий, пока не сядешь - не увидишь. Я пойду вперед и, как только эта тучка нас накроет, врублю прожектор. Иди все время на мой прожектор и не умничай. Теперь я командир отряда.