Два апреля

Кирносов Алексей Алексеевич

– Пойдем на другой борт, посмотрим Соловецкий Монастырь. Вы видели Соловецкий монастырь? С моря это великолепно.

– Опять вы меня обманываете, - вздохнула Эра.
– Отсюда до Соловецкого монастыря чуть не сто километров. Как же его можно увидеть?

– Сегодня дьявольская рефракция, - вспомнил он слова старпома.

– Это что-нибудь вроде девиации?

– Тоже пальцами не пощупаешь, - сказал Овцын, взял ее под руку и повел мимо окон музыкального салопа на другой борт.

Эра сжала его руку, прошептала:

–

Это называется фата-моргана...

Высоко в небе плыла окруженная лесом крепость.

Она была резко отчеркнута снизу каменным молом, и ниже мола

отражались в голубизне перевернутые башни, деревья, строения, блестящие луковки куполов и темные шпили. Овцын никогда еще не видел двойного миража.

– Отражение может отражаться, - сказал он,

– Молчите вы, - прошептала Эра.

Он замолчал, потом забылся и сказал:

– Надо кликнуть Згурского, чтоб он снял.

– Не смейте!

Она сжимала его руку, пока видение не заколыхалось, распадаясь на куски. Это произошло мгновенно, будто бомба разрушила монастырь, -только черная точечка приподнятая над морем, осталась на горизонте.

– Вот и нагрелся воздух, - объяснил Овцын.

Эра отпустила руку, взглянула ему в лицо.

– Вы...
– сказала она.

– Да, я, - улыбнулся Овцын.

– Это - и вы.

Он понял и спросил:

– А если бы было это - и не я?

– Так не было бы, - сказала Эра.
– Не могло быть.

– Почему вы со мной так откровенны?
– спросил он.

– Потому что это не опасно, - резко ответила Эра.
– Вы скоро забудете мои откровенности. Вы же сам по себе. Бог, царь, капитан, глава своего мирка. Что вам какая-то журналистка? Разве я не вижу, как вы потешаетесь, на меня глядя? Я все вижу. С вами можно быть откровенной. Это вас не заденет, не тронет и ни к чему не обяжет. Когда нет партнера, можно играть в теннис со стенкой.

– Наверное, так оно и есть, - покачал головой Овцын.
– Простите, Эра Николаевна, я пойду на мостик. Кажется, старпом скатывается вправо, а там, насколько мне помнится, вредные камни.

– Можно мне с вами?

– Сделайте милость. Только не ставьте магнитофон около компаса. Стрелка реагирует на аккумулятор.

Он поднялся на мостик. В самом деле, «Кутузов» шел правее рекомендованного курса, но настолько немного, что не стоило обращать внимания и обижать старпома. Камни оставались далеко. Овцын сказал только:

– Марат Петрович, когда будете сдавать вахту Двоскину, определитесь поточнее. К тому времени появятся еще два маяка. Имейте в виду, что рефракция искажает пеленги. Про интерполируйте несколько раз.

– Будьте спокойны, -сказал старпом.

Овцын оглядел мостик. Эры не было...

«Кажется, я опять, нагрубил, - подумал он.
– Ведь не хотел же...»

Скоплялись суда каравана на Двинских рейдах. Дел было немного. Главное дело - следить, чтобы не разлагались команды. Вечерами Овцын ходил к начальнику Архангельского отряда - собирались интересные старики, знавшие назубок всю историю овладения Севером и помнившие невероятное. После чарки старики яснели, молодели и, поругивая нынешние хлипкие времена, вспоминали былое. В воспоминаниях одна за другой следовали смерти, но это были яркие смерти, не жаль становилось погибшего, а завидно...

Истосковавшийся по семье Згурский улетел в Москву «проявлять пленку». Он звал с собой Эру, но та отказалась. Видимо, ни по кому в Москве не скучала. Рано утром - в это время Овцын шел купаться - Эра уходила и возвращалась на судно к вечеру. Вскоре в местной газете, а потом и в центральных появились статьи про Архангельский порт за подписью Э. Левтеева. На «Кутузове» читали эти статьи и обижались, что Э. Левтеева пишет про другие суда, а не про свой родной «Кутузов». Через две недели оператор вернулся, ругаясь, что новая, не освоенная еще машина погубила сорок процентов пленки. Но ругался весело, чувствовалось, что он доволен поездкой и ему немедленно хочется в Арктику.

– Когда же выйдем?
– часто спрашивал Згурский.

Овцын пожимал плечами:

– Лед хозяин.

Несколько дней Згурский снимал Архангельск. Потом заскучал.

– Приходите завтра в «Интурист», - сказал Овцын.
– Там соберутся капитаны, вам будет полезно посмотреть.

– По какому поводу?
– поинтересовалась Эра.

– Повод романтический: день летнего солнцестояния.

– Это когда самый длинный день в году?

– Совершенно верно, - сказал Овцын.
– И по-моему, серьезный повод для торжества.

– Было бы желание, - отозвалась Эра.
– Иван Андреевич, вода в Двине очень холодная?

– Прекрасная вода, - сказал Овцын.
– Хотите искупаться?

– Очень. Возьмите меня с собой завтра утром. Одной неудобно, никто еще не купается.

– Я позвоню вам, - сказал он.

Овцын проснулся в семь утра, раскрыл дверь на палубную веранду, поежился от прохладного ветерка. Погода уже несколько дней была прекрасной. Двина сияла серебром под солнцем, и по ней, пыхтя, шныряли юркие «макарки». Овцын поиграл гантелями, разогрелся, потом позвонил в каюту журналистки.

– Давно жду, - сказала Эра.

– Спускайтесь на берег, я мигом.

Они дошли до мостков, с которых архангельские женщины, подоткнув подолы под резинки панталон, до позднего вечера полощут свое нескончаемое белье.

Но в этот ранний час архангельские женщины собирают мужей на работу и мостки свободны.

– Отсюда можно нырнуть, - сказал Овцын.

– Я не буду нырять, - отказалась Эра.
– Не хочу мочить волосы.

– Нырять придется, - улыбнулся Овцын.
– Входить постепенно очень холодно.