Два апреля
Шрифт:
Овцын пожал плечами, а Балк, уловив, что вспоминают тот случай, когда караван разметало штормом по двум морям сразу, стал присовокуплять подробности. Овцын хоть и не работал тогда в экспедиции, знал этот случай, знал и все подробности, которые вспоминал Балк. Скучно трезвому человеку прослушивать все это в двенадцатый раз... Эра внимала капитанам, не отводя глаз. Наконец эпизод был вылеплен и всесторонне отшлифован. Разговор заметался от темы к теме, превратившись в нестройный гул.
– Вы так и будете молчать весь вечер?
– спросила Эра.
– Так и буду, - сказал
– Расстроены, что не пришел ваш друг?
– Может быть.
– А точно?
– Ну, точно.
– У него была серьезная причина не прийти ?
– Была.
– Какая?
– Это не застольный разговор, - сказал Овцын.
– Ну, оттайте, Иван Андреевич, - попросила она.
– Если бы здесь был Борис Никитич, вы вели бы себя совсем по-другому.
– Если бы у моего теплохода была паровая машина, он был бы моим пароходом. Если бы моя кошка умела лаять, она была бы моей собакой. Что я должен сделать, чтобы угодить вам?
– Выпейте вина. Все пьют, как подобает морякам, а вы только губы мочите. Или пойдем танцевать. Хотите танцевать?
– Стоит ли... Разве мы красивая пара, только когда танцуем?
– Когда мы плаваем в Двине, мы тоже красивая пара, - сказала Эра.
Он допил из своего бокала вино, взглянул на нее искоса:
– И все?
– Разве вам хочется еще какой-нибудь ситуации?
– Не все хоти, что хочется, - сказал он.
– Это первая строчка прекрасного стихотворения, которое сочинил мой давний друг. Бог знает, где он сейчас. Наша профессия не балует встречами... Пойдем танцевать, Эра. Что за нелепое имя дали вам родители! Никак не приклеить ласкательный суффикс.
– Помните, вы крикнули: «Эй ты, глупая девчонка!»?
– Простите.
– Это лучше, чем ласкательные суффиксы.
Они танцевали долго, пока не ушел отдыхать оркестр. Овцын, не отнимая руки от талии, повел ее к столу. Иннокентий Балк, лицо которого побагровело, не утрачивая, впрочем, своей породистости, смотрел на них.
– Жарко, - сказала Эра.
Овцын отыскал бутылку холодного вина и налил ей. Она поблагодарила и выпила вино.
– Сколько золота на одном столе!
– сказала она, указав бокалом на капитанские шевроны, устилающие скатерть.
Капитан Балк сообщил барским басом:
– Пока вы танцевали, наша золотая рота решила вас поженить. Бросьте гримасничать, Овцын, Почтительнейше просите руки, девушка создана богом нарочно для вас.
Шум поднялся за столом. Капитаны смеялись, привставали с мест, требовали, чтобы Овцын тут же просил руки. Згурский криво улыбался и поливал вином шашлык. Сперва Овцын посмеивался, отбрасываясь шуточками, потом стал злиться. Но он понимал, что смешно злиться на подгулявших стариков. Все это невинная забава, никто не думает устраивать из него потеху. Только такому неприлично трезвому человеку, как он, это может не нравиться. Но Эра тоже трезва. Что она думает сейчас, опустив ресницы и калеча пальцами апельсиновую корку?
Приятно ли ей все это слушать? Унять их надо...
– Дело было во Владивостоке, - сказал он, и капитаны притихли, внимая. Я купил на базаре краба. Отошел к бережку, сел на камень и стал лакомиться. Подошла цыганка в красных сапожках. Говорит: «Ах, какой красавец, дай погадаю!» Делать мне было нечего, я позолотил ей ручку, и цыганка тут же раскинула потрепанные картишки. Без особого затруднения она догадалась, что я молод, холост и моряк. Это расположило меня в ее пользу, и дальше я слушал очень внимательно, тем более что краб был уже съеден. Карты предсказали мне дальние дороги, счастливые возвращения, волнения сердца и на закуску - две жены. Первую они представили злым, некрасивым и ядовитым созданием, которое меня попытается извести со света, но я вовремя все пойму и прогоню эту жену пинками. Потом я поумнею, найду себе вторую, настоящую жену, скромную красавицу с золотым сердцем, и тут моя жизнь превратится в сплошные именины, и мы будем жить долго и умрем в один день. Теперь вы понимаете, капитаны, что еще не время мне просить руки Эры Николаевны. Сперва я должен пройти испытание и пережить несчастье. Нельзя перечить судьбе.
Зашумели и засмеялись капитаны. Снова полилось вино. Згурский захлопнул рот. Вернулся отдохнувший оркестр и с новым рвением принялся за дело.
Никто уже не требовал, чтобы Овцын просил руки.
– Простите, - сказал он, наклонившись к Эре.
– Надо было как-то выкручиваться. Надеюсь, я не сказал ничего обидного.
– Обидно, что вы еще ни разу не были женаты, - пошутила Эра.
– А может быть, были? Что за женщина провожала вас в Ленинграде?
– Я хотел жениться на этой женщине.
– И вас отставили?
– сказала Эра.
– Ах, какое несчастье! Наверное, отсюда ваша злость и ехидство.
– Ехидство я допускаю, - сказал он.
– Но неужели я еще и злой?
– Вы?
– Она задумалась.
– Да, это есть. Но, кажется, в меру. Ваша злость употребляется на добрые дела, Если бы вы тогда так зло не подшутили надо мной, я не знала бы, что такое девиация. Но все равно обидно. Налить вам вина?
– Не хочу, - сказал он.
– Тогда я тоже не буду пить, - она отодвинула бокал.
– А вам не стыдно, что мы такие трезвые?
Он улыбнулся, наклонился к ней.
– Это даже хорошо. Капитаны очень взыскательный народ. Они веселятся, а сами все подмечают. Они перестанут молиться на вас, если вы станете хоть капельку развязнее. Сейчас вы создаете первое впечатление о себе.
– Не хочу создавать впечатление, - сказала Эра.
– Хочу быть собой. Я имею право быть такой, какая я есть. Глупой девчонкой. Я имею право пить вино, танцевать и даже влюбляться, раз сегодня такой праздник. Вы же сами устроили праздник.
«Да, праздник...» - подумал Овцын. Он опять вспомнил Бориса. Это свинство сидеть здесь, когда другу тошно.
– Валяйте, - сказал он.
– Пейте, пляшите, влюбляйтесь. Это можно, раз праздник. Одна жизнерадостная улыбка продлевает нашу жизнь, на три минуты. Кип смайл, дарлинг. Желаю успеха.
Он встал и ушел, не прощаясь. По опустевшим уже набережным добрел до «Шального». Спросил у вахтенного:
– Капитан дома?
– Дома, Иван Андреевич, - сказал вахтенный.
– Нездоровится ему сегодня.