Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Они наполнили желудки лучшими кусками свинины и превосходным вином. Благодаря Грегуару лысая собака ела вместе с ними, хотя свора других дворняг, появившаяся словно из ниоткуда, тщетно выпрашивала кусочки у божества с раздвоенной губой.
– Значит, Карла была жива и невредима, когда ты видел ее в последний раз? – спросил Матиас Гриманда
– Как раз перед тем, как мне выжгли правый глаз, – ответил тот.
При мысли о том, что пришлось видеть его жене, Тангейзер поморщился.
– Ее лицо – последнее, что я видел в жизни, – добавил король Кокейна. – Если учесть, что мне удавалось обманывать бледную кобылу дольше, чем я того заслуживаю, то за это стоило лишиться глаз.
– А что еще ты заметил, когда наслаждался ее видом?
– Если не ошибаюсь, Бернар Гарнье у нее на коротком поводке.
Рыцарь задумался.
– Отличная идея, – наконец произнес он.
– Ага. Кто бы мог подумать, что у нас будет что-то общее с этим большим придурком.
Тангейзер рассмеялся. Гриманд подхватил его смех, но боль от ожогов заставила его умолкнуть.
– Она что-нибудь сказала? – продолжил расспросы Матиас.
– «Алис со мной».
– И что это значит?
– Это значит, они убили мою мать.
Иоаннит промолчал, погрузившись в собственные воспоминания.
– Я был бы благодарен, если бы ты поберег свою жалость для кого-нибудь другого, – сказал Гриманд из своей тьмы.
– И не надейся.
– Хорошо. Потом они бежали. Они победили нас, но не покорили – и понимали это.
– С ними был Малыш Кристьен?
– Да. Идея была не его, но именно он приказал меня ослепить.
Каждая гримаса, каждое слово короля воров мучительной болью отзывались в его разорванных нервах. Он ничем не выдавал своих страданий, кроме приглушенных стонов, но Тангейзер видел, что ожоги доводят его до безумия. Ему приходилось наблюдать за обожженными людьми, например за Ле Масом на залитых кровью развалинах форта Сент-Эльмо. Не выдерживали даже самые стойкие, со стальными нервами. Гриманд был уже на грани. Из кармашка, пришитого к внутренней поверхности ремня, госпитальер вытащил камень бессмертия.
– Проглоти и запей вином, – сказал он своему новому другу. – Вкус горький, но стоит потерпеть.
Он вложил мягкий золотистый шарик в ладонь Гриманда.
– Что это? – Гигант покатал шарик между большим и указательным пальцем.
– Камень бессмертия. Зелье моего изготовления, но изобретено оно Петрусом Грубениусом на основе открытий Парацельса.
– Да, да. Но как он действует?
– Он откроет тебе путь в мир чистого духа.
– Моя мать всю жизнь открывала мне этот путь, а я игнорировал ее советы. Что в нем?
– Бренди, лимонное масло, чешуйки золота…
– Ого!
– Но по большей части сырой опиум.
Гриманд кинул шарик в рот и запил вином.
– Одного хватит? – уточнил он. – Для человека моих размеров?
– Посмотрим.
Проворная женщина по имени Юхан выдернула овальный камень из спины Тангейзера и зашила рану с помощью иглы и нити, которыми ремонтируют паруса. Потом она зашила голову и бедро Гриманда – по всей видимости, кость в его ноге была цела, – а также несколько ссадин на ребрах, хотя Инфант и пытался отговорить ее от этого. Ожоги на лице своего предводителя Юхан смазала каламиновой мазью, белые потеки которой подчеркивали его уродство и наполняли пустые глазницы каким-то призрачным светом. Никому из художников было бы не под силу создать такое дьявольское изображение.
– Что ты знаешь об особняке Ле Телье? – спросил Гриманда мальтийский рыцарь.
– Крепкий, как печеное дерьмо, но внутри нечем поживиться. Не стоит потраченных усилий. Пятнадцать комнат, от погреба до крыши. Марсель живет один, если не считать лакея, кухарки, экономки и писца. Иногда приезжает его сын Доминик, который…
– Я знаком с Домиником.
– Он покинул мой дом вместе с Карлой и Гарнье. Скорее всего, это он убил Алис. – Гриманд пошевелил пальцами. – Обычно над парадным крыльцом горит фонарь и на крыльце дежурит сержант, но не для того, чтобы защищать Ле Телье. Тот, кто достаточно силен, чтобы напасть на него, выберет другие средства, а сержант – всего лишь мешок желтого дерьма. Он стоит там, чтобы отгонять побитых жен, пьяниц и толпы других глупцов, пришедших искать справедливости у этой двери. До Шатле можно добежать за три минуты, а помощь придет через десять. Сзади высокая стена, железные ворота и дверь, способная выдержать выстрел из пушки. Дверь в погреб такая же прочная. На окнах первого этажа – толстые решетки.
– Подумаешь, Крак де Шевалье [27] , – пожал плечами иоаннит.
Но Гриманд не понял намека.
– Дом не назовешь неприступным, – пояснил Матиас.
– Я не знаю, какие силы его сегодня охраняют.
– Марсель не соберет столько сил, чтобы меня остановить. Или я могу сказать «нас»?
– Можешь рассчитывать на меня и моих людей.
– Хорошо.
– Никто, кроме меня, не мечтал ограбить особняк комиссара, но даже я не видел в этом смысла.
27
Неприступная крепость ордена госпитальеров в Сирии.
– Сегодня такой смысл будет. А что касается дверей – насколько я понимаю, тут логово воров. Разве вы не научились вскрывать замки?
– Я могу открыть любой замок в Париже вслепую. Андре, подойди сюда! Но вот если дверь заперта на засов…
– В городе суматоха. Ле Телье отвечает за порядок. К нему должны приходить люди – и уходить. При этом у него есть охрана. Часовой внутри вряд ли будет запирать засов после каждого посетителя. А кто такой часовой? Это человек, мечтающий лечь спать. Или головорез, ждущий, когда начнут вскрывать замок. Мне подходит и тот, и другой вариант. Говоришь, о нападении на дом никто даже и не мечтал? Значит, Ле Телье не ждет нашествия монголов. Или в худшем случае меня.
– Сомневаюсь. Разве что он, как и я, знает, что ты свихнулся.
– Где его кабинет?
– На втором этаже южного крыла, окнами на реку. Ему нравится заставлять людей карабкаться вверх, к его тронной зале.
– Там отдельная лестница?
– Нет. Площадка и коридор с главной лестницы.
Подошел Андре, и Гриманд отправил его за своей сумкой с инструментами.
– Что, если он готов убить Карлу при попытке проникновения? – спросил он рыцаря после этого.
Тангейзер, к своему удивлению, почувствовал, как внутри его вскипает ярость, которую ему до сих пор удавалось сдерживать.