Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Прикрепите их на груди – это знак того, что вы слуги Папы. А ты, Юсти, попроси Грегуара научить тебя читать «Аве Мария». Его латынь превосходна.
Ни один из убитых юношей не взял с собой кошелек на ночную охоту – это было их единственное разумное, хотя и разочаровавшее Тангейзера решение. Он взял у Грегуара богато украшенные ножны, вложил в них кинжал и снова сунул за пояс сзади, после чего обратился к Стефано на итальянском:
– Ты теперь мой сообщник.
– В чем, сударь? – отозвался тот. – В том, что два дворянина погибли во время погони за опасным преступником?
– Ты только что удвоил вес причитающегося
Граф де Ла Пенотье и его спутники добрались до перекрестка, где облачка порохового дыма неподвижно висели в горячем воздухе, а запах был резким, словно вонь серы. Трупов здесь валялось еще больше. Дюжину испуганных пленников выстроили, угрожая остриями копий, перед шеренгой аркебузиров, численностью вдвое больше. Солдаты раздули запалы, проверили заряды, а потом, по команде, прицелились и выстрелили. Гугеноты были буквально сметены градом свинца: некоторые из них стояли так близко от ружей, что у них загорелись волосы. Не все умерли от пуль, и несколько человек продолжали жалобно взывать к Богу, пока швейцарские гвардейцы не прошлись среди них, прикончив раненых мечами – так садовник срубает сорняки.
Из окон выбрасывали трупы, криками предупреждая тех, кто стоял внизу. Повсюду стражники при свете факелов и под охраной вооруженных мушкетами товарищей стаскивали мертвые тела в громадные кровавые кучи, а некоторые использовали для этой работы веревки и лошадей. Сапоги, копыта, тела скользили по загустевшей крови, смешивая ее с грязью улицы в жуткую, зловонную массу, растекавшуюся во все стороны. Оставалось еще несколько «зайцев», которых следовало вспугнуть и затравить, чтобы потом пустить в дело опилки, но в целом грязная работа, похоже, была закончена.
Тем не менее над городом разносился набат.
Матиас обратился к болтавшемуся без дела гвардейцу:
– Солдат, беги в церковь и заставь этот колокол умолкнуть. Капрал? – Он оглянулся на Стефано, и тот подтвердил его приказ:
– Делай то, что говорит его светлость, и поторопись.
По мере приближения к особняку Бетизи становилось ясно, что многие дворяне из числа гугенотов перед смертью оказали вооруженное сопротивление, вероятно, в попытке защитить адмирала Колиньи. Среди мертвых попадались люди с крестами на шапках и белыми повязками на рукавах. Многие католики были ранены – они лежали на расстеленных плащах или медленно шли, опирались на друзей. Смерть Этьена и Квентина никого не удивит. Тангейзер ускорил шаг. Среди всеобщего оцепенения и растерянности, неизбежно сопровождающих любое убийство, никто не обращал на него внимания.
Всадники в начале улицы пришли в движение. Все, кто оказался у них на пути, торопились освободить дорогу, и Матиас отвел своих спутников в сторону. Все всадники были богато одеты и превосходно экипированы, а лошади у них были одними из лучших в стране. Даже при тусклом свете факелов шкуры мускулистых животных переливались, словно шелк, а их копыта высоко взлетали над грязью. Тангейзер редко кому-то завидовал, но теперь ему захотелось иметь такого же коня. Во главе колонны скакал дворянин возрастом не старше Этьена – но большей разницы в характерах трудно было представить. Голос его звучал громко и властно:
– Помните, это приказ короля!
Иоаннит понял, что это Генрих, герцог де Гиз, предводитель католической лиги Парижа и начальник
– Как называется эта проклятая церковь? – спросил Тангейзер.
– Сен-Жермен-л’Осеруа, – ответил Стефано. – А вот и особняк Бетизи.
Вопреки ожиданиям Матиаса, дом с узким фасадом и двор оказались довольно скромными. Окна второго этажа были распахнуты настежь. У ворот и во дворе толпились вооруженные люди. В сточной канаве под окном лежало окровавленное тело старика в ночной рубашке. Один из дворян, опираясь на рукоять меча, пнул мертвеца, второй последовал его примеру. Оба засмеялись. Иоаннит понял, кто этот старик. Третий убийца, желая перещеголять товарищей, стал мочиться на останки Гаспара де Колиньи.
Адмирал Колиньи приехал, чтобы спровоцировать войну, и смерть его была глупой. Тем не менее он был храбрым солдатом, и увиденное совсем не понравилось Тангейзеру. Шагнув к дому, он схватил одну из прислоненных к стене коротких пик и ударил нечестивца в основание черепа тупым концом, окованным железом. Тот упал к ногам товарищей, которые тут же перестали смеяться, и замер неподвижно в луже собственной мочи. Госпитальер посмотрел на них, но они отвели взгляды. Тогда он поставил пику на место, склонился к своим юным спутникам и взял их за плечи.
– Стефано – наш Геркулес, – сказал он. – А вы, ребята, проявили себя отважными, стойкими и преданными товарищами.
У Грегуара отвисла челюсть, и его господин заставил себя улыбнуться. Юсти опустил взгляд.
– Мы достигли цели, но впереди еще есть другие опасности, – продолжил Матиас. – Юсти, господин Паре, возможно, не испытывает желания помогать таким, как мы, и ты, как единоверец, поможешь мне его убедить. Грегуар, здесь есть конюшни, клиенты которых уже никогда не вернутся за своими лошадьми, а я устал месить ногами дерьмо. Иди и найди мне самую лучшую лошадь в округе.
Глава 8
Горящие собаки
Известие о том, что ее дом может подвергнуться нападению, вызвало у Симоны д’Обре странную реакцию: она сидела на кровати в ночной рубашке, вперив взгляд в темноту, словно вдруг лишилась разума. После рождения детей эта женщина располнела, но ее пухлое лицо не утратило красоты. Когда Карла предложила ей одеться и вместе разбудить детей, Симона, казалось, ее не слышала. Госпожа д’Обре была моложе Карлы – ей исполнилось двадцать девять лет – и всегда проявляла себя умной и предприимчивой женщиной, но страх способен парализовать даже самый сильный разум, как мужской, так и женский. Вероятно, бедняжка вспоминала своего мужа, Роже, растерзанного толпой во время предыдущих погромов меньше года назад, когда случился мятеж в Гастине. Карла не стала давить на нее.