Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
Другие активисты, позаимствовавшие название «Гамаа исламийя» («Исламская группа»), ставшее знаменитым в студенческих городках в 70-е годы, [327] считали, что джихад должен вестись параллельно с проповедью и распространяться на общество, в котором следует проводить в жизнь принцип «повелевания благого и запрещения дурного». Это предполагало одновременное поощрение широкой и открытой агитации и установление контроля над частями территории, которые можно было вывести из-под власти государства и установить на них «исламский порядок». Активисты осмысливали его в категориях морали (они преследовали людей, нравственность которых вызывала подозрения, силой закрывали видеосалоны, парикмахерские, бары, кинотеатры и пр.), догматики и права (угрожали коптам, с тем чтобы те платили «налог на защиту», установленный шариатом для немусульман, живущих под исламской властью) и военно-политических категориях (нападали на представителей государства, полицейских и др.). «Духовным лидером» «Гамаа» был слепой шейх Омар Абдель Рахман, [328] «муфтий» убийц Садата, который стал известным благодаря своим фетвам, разрешавшим нападения на коптских ювелиров и торговцев золотом (а в случае необходимости и их убийство) для финансирования джихада. Выйдя на свободу в 1984 году, он поселился в оазисе Эль-Файюм, где выступал с проповедями на излюбленные темы. Попав на короткое время за решетку в 1986 году, он будет вновь арестован в апреле 1989 года после жестоких столкновений его сторонников с полицией. После многомесячного заключения Рахман уедет в Судан, где получит визу в США. Здесь он продолжит свои проповеди в Джерси-Сити, пока не будет привлечен по делу о взрыве во Всемирном торговом центре в феврале 1993 года.
327
В 70-е годы термин «гамаат исламийя» (по-арабски — во мн. числе) обозначал исламистские студенческие движения всех оттенков. С середины 80-х годов в этот термин (уже в единственном числе, часто с уточняющим эпитетом «радикалийя», т. е. «радикальное») закрепился исключительно за подпольным движением, вставшим на путь насилия и избравшим своим духовным лидером шейха Омара Абдель Рахмана.
328
Страдавший диабетом и ослепший еще в десятилетнем возрасте, Омар Абдель Рахман род. 1938) посвятил себя изучению религиозных наук (выбор, достаточно типичный для слепых, которым их увечье не мешает заучивать священные тексты, о чем свидетельствует пример шейха Кишка, популярного исламистского проповедника 70-х годов). В 1996 г. Омар окончил Аль-Азхар; в октябре 1970 г. впервые попал в тюрьму на 18 месяцев за издание фетвы, запрещавшей молиться за Насера (который
Снижение уровня безопасности начало беспокоить египетских наблюдателей лишь с 1987 года, когда были совершены (в мае того года) неудачные покушения на бывшего министра внутренних дел и американских дипломатов, а в Верхнем Египте при подстрекательстве «Гамаа исламийя» участились случаи насилия в отношении коптов. Кто-то распустил слух, что христиане якобы опрыскивали платок женщин-мусульманок таинственной аэрозолью, благодаря которой на ткани после первой стирки проступал крест! То, что подобные небылицы могли привести к инцидентам, красноречиво говорило о степени напряженности в долине Нила. В том же году усилилось представительство в парламенте «Братьев-мусульман»: вступив в коалицию с Партией труда — ее возглавлял бывший марксист, ставший исламистом, — они получили 17 % голосов и 60 депутатских мест. Власть, контролировавшая конечные результаты голосования, придерживалась тогда стратегии диалога с набожными средними классами, от которых она ожидала поддержки социального мира. Но насилие возрастало год от года, что завершилось взрывом 1992 года. Так, осенью 1988 года в Гелиополисе — пригороде Каира — полиция была вынуждена занять целый квартал, в котором «Гамаа исламийя» с помощью силы «повелевала благое и запрещала дурное», это был знак того, что организация смогла выйти из своей цитадели — сельских районов Верхнего Египта — и закрепиться в народных кварталах столицы. [329] В 1989–1990 годах непрекращавшееся насилие против коптов в Верхнем Египте и возросшее влияние «Гамаа» дали толчок репрессиям. Они проявились в осаде мечети в Эль-Файюме, где проповедовал Омар Абдель Рахман, в многочисленных арестах и полицейских «эксцессах». Все это вызывало акты мести в отношении сил правопорядка со стороны традиционных кругов Верхнего Египта на фоне идеологического противостояния между радикальными исламистами и государством. До 1993 года власть проводила одновременно две стратегии: политического давления на «экстремистов», широко освещавшегося в средствах массовой информации, и негласного диалога с некоторыми из них при посредничестве религиозных деятелей, близких к салафитскому движению или к «Братьям-мусульманам». Колебание между этими двумя линиями, знаком которого стала смена трех министров внутренних дел на протяжении трех лет, [330] было истолковано некоторыми активистами как проявление слабости режима. Несмотря на аресты тысяч исламистов, теракты становились все более дерзкими, о чем свидетельствовало убийство в центре Каира в октябре 1990 года бывшего председателя парламента.
329
Об этих инцидентах и о ситуации в исламистском движении во второй половине 90-х годов в самом широком плане см.: Rausilkm A. Entre Al-Jihad et Al-Rayyan: Phenomenologie de l'islamisme egyptien // Maghreb-Machrek. 1990. Janvier-Mars. № 127. P. 5–50.
330
В январе 1990 г. сторонника «жесткой» линии Заки Бадра, за месяц до того избежавшего покушения на свою жизнь, сменил Абдель Халим Муса. По инициативе последнего в самый разгар насилия в стране был создан Комитет по посредничеству, сформированный из религиозных деятелей. Однако в апреле 1993 г. этот министр также был отправлен в отставку. Его сменил генерал аль-Альфи, который возглавлял министерство до луксорской бойни в ноябре 1997 г. До своего назначения на министерский пост все трое были губернаторами Асьюта и «специализировались» на радикальном исламизме.
Таким образом, к 1992 году, который станет началом пятилетней «войны», положение власти оставалось сравнительно шатким. Однако исламистское движение — в еще большей степени, чем в Алжире, — страдало от раскола между входившими в него различными социальными группами, которые разделяли тактические и доктринальные разногласия. «Братья-мусульмане» завоевали прочные позиции среди представителей набожных средних классов, имели депутатов в парламенте, располагали финансовыми ресурсами благодаря исламской банковской системе, в которой они были широко представлены; они контролировали профессиональные корпорации и через благотворительные ассоциации, возглавлявшиеся некоторыми членами «Братства», могли воздействовать на народные массы. Набожный истеблишмент, ставший опорой власти после убийства Садата, имевший широкий доступ на телевидение и доминировавший на интеллектуальном поле, был подвержен влиянию «Братьев» через крупных улемов, близких к последним, таких как Мухаммад аль-Газали и Юсеф аль-Карадави. Тем не менее, несмотря на «посредническую» функцию, которой они так гордились, ни «Братья», ни набожный истеблишмент не были способны контролировать радикальное течение, а тем более влиять на неимущую городскую молодежь и отстроить ее в боевой порядок за набожными средними классами в единой битве против власти — в противоположность ИФС, которому удалось это сделать в Алжире в 1989–1991 годах.
В самом деле, в 1992 году «Гамаа исламийя» и отчасти группа «Аль-Джихад» сумели превратиться в самостоятельную силу, наращивая свои успехи после освобождения в 1984 году большинства своих активистов. Во второй половине 80-х годов они развернули опорные пункты в провинциях Асьют и Минья (Средний Египет), где царила благоприятная для их пропаганды социальная атмосфера. Снижение цен на нефть в 1985 году привело к спаду эмиграции на Аравийский полуостров, где оседало большинство молодых выпускников — выходцев из крестьянских семей, прошедших через местные студенческие лагеря, появившиеся в долине Нила с конца 70-х годов. Многие из этих молодых людей, посещавшие собрания «Гамаа исламийя» в университете, после учебы возвращались в свои деревни и городки, где оказывались без работы; став обузой для семей, и так во многом себе отказывавших, чтобы платить за их обучение, они были разочарованы в своих ожиданиях. Дискурс и идеология «Гамаа» легко превращали это недовольство в бунт против сложившегося порядка, характеризовавшегося как «безбожный». Эти безработные дипломанты, контактируя со своими необразованными сверстниками, формировали революционную «исламистскую интеллигенцию», которая была призвана повести за собой неимущую мусульманскую молодежь долины Нила, используя особую ситуацию в регионе.
В Сайде — Верхнем Египте — социум исторически отличается наличием кланов и родственных групп, отношения между которыми характеризуются насилием и традициями кровной мести ( cap).Распространению здесь организованной преступности, связанной с нелегальными видами деятельности (контрабанда оружия, выращивание и вывоз гашиша) способствует география: скальные пещеры, острова на Ниле с их буйной растительностью и высокие заросли сахарного тростника позволяют создавать многочисленные укрытия. Присутствие государства на местах выражено слабо: здесь господствуют частные интересы, и это облегчает создание островков инакомыслия, имеющих долгую традицию выживания в таких условиях. Наконец, сельский мир вокруг Асьюта не полностью подвергся экспансии ислама. В этой провинции нильское христианство смогло оказать ему более успешное сопротивление благодаря наличию монастырей. Доля коптского населения здесь — самая высокая в стране. Она достигает 18 % в провинции Минья и 19 % в провинции Асьют, при среднем показателе около 6 %. [331]
331
Численность коптов в Египте служит предметом непрекращающихся споров между теми, кто хотел бы преуменьшить роль египетского христианства, и теми, кто, напротив, хотел бы ее раздуть. Эти споры подпитываются еще и отсутствием данных переписи населения. О положении коптской общины в Египте см.: ElKhawagaD. Le renouveau copte: La communaute comme acteur politique. P.: Institut d'Etudes Politiques de Paris, 1993. О межконфессиональной напряженности в долине Нила см.: Guyomarch С. Assiout: Epicentre de la sedition confessionnelle en Egypte // Exils et royaumes. P. 165–188.
Такое положение создало благоприятную почву для экспансии «Гамаа исламийя». Она сумела одновременно сформировать мобилизационные и идеологические структуры, неподконтрольные далекому государству, организуя тайники и тренировочные лагеря, и осуществить на практике, в частности нападениями на коптов, свой принцип «повелевания благого и запрещения дурного». На протяжении веков взаимоотношения между мусульманами и христианами в долине Нила претерпевали различные перемены. Длительные периоды спокойствия сменялись вспышками напряженности, когда фанатичный проповедник возбуждал у своей паствы гнев против «наглости» христиан: строгое толкование священных текстов ислама предписывало принижать и унижать христиан, собирая с них «подушную подать» (джизью),которую налагал на них шариат за «защиту» (эпмма),которой они пользовались (или подвергались, в зависимости от истолкования). В 1911 году в Асьюте состоялся «коптский конгресс», который породил у его противников — и некоторых его сторонников — фантазии по поводу «отделения» Среднего Египта, где было бы основано «христианское государство». Но если напряженность и насилие, возникшие с распространением исламистских движений в 70-е годы и достигшие кульминации в течение двух последующих десятилетий, и черпали аргументы в тех событиях, то своей масштабностью они были обязаны массовому притоку нищих сельских мигрантов — рабочих и студентов, преимущественно мусульман, — в такие города, как Асьют и Минья, где многие копты занимали видное положение. Рядом с крупными земельными собственниками, пострадавшими от насеровской национализации, вырос коптский средний класс, пользовавшийся развитой системой конфессионального христианского образования. Для бедной мусульманской молодежи, неравнодушной к идеологии «Гамаа исламийя», подобная ситуация была сродни саднящей ране. Копты, которым полагалось быть кроткими и подчиненными, процветали, тогда как мусульмане страдали. Это немудреный анализ не учитывал, что большинство коптов долины Нила были, как и их сограждане-мусульмане, неимущими сельскими жителями. Однако он давал простую и легко использовавшуюся в целях манипуляции компенсацию за массовую социальную фрустрацию — компенсацию тем более взрывоопасную, что поток эмиграции на Аравийский полуостров иссяк. По этой причине антихристианская агитация стала излюбленным способом, которым экстремисты долины Нила могли расширить свое влияние на обездоленную молодежь. В их листовках и пропагандистских кампаниях христианин всегда изображался как извращенное существо, пользовавшееся несправедливым социальным верховенством, агент заграницы и крестоносцев, который, несмотря ни на что, желал обратить мусульман в христианство и с этой целью пытался испортить их: так, один копт из провинции Минья был обвинен в том, что он-де заставлял заниматься проституцией малолетних мусульманок и распространял записи их утех на видео-кассетах; [332] аптекари и ювелиры-копты являлись излюбленной мишенью нападок радикалов, которым «наглость» христиан давала постоянный повод к волнениям. В 1992 году политическая ситуация в долине Нила определялась этой агитацией, которую «Гамаа исламийя» смогла использовать к собственной выгоде. Жесткая реакция государства, которое провело среди исламистов новые аресты и допросы «с пристрастием», побудила подпольное движение, отныне закрепившееся в своих бастионах в Среднем Египте, сменить тактику и вступить в прямое столкновение с властью. Этот переход к «тотальной войне», которому способствовало возвращение в страну в тот год первых групп «афганцев», прошедших военную подготовку и одурманенных фанатизмом под влиянием «салафитско-джихадистской» среды в Пешаваре, разворачивался на трех фронтах: покушения на известных деятелей, убийства туристов и установления контроля в поясах бедности вокруг столицы, символом чего стало провозглашение «Исламской республики Имбаба».
332
См.: Roussillon A. Changer la societe par lejihad: «Sedition confessionnelle» et attentats contre le tourisme: rhetoriques de la violence qualifiee d'islamique en Egypte // Le phenomene de la violence politique… P. 299; Guyomarch С Op. cit. P. 171–172.
Убийство Фарага Фоды, совершенное 8 июня 1992 года активистами «Гамаа исламийя», которые были установлены, затем арестованы и осуждены, преследовало двойную цель. Последовательный противник введения шариата, сторонник безжалостной борьбы против исламистов и усиления антитеррористического законодательного арсенала для этой борьбы, он был также поборником нормализации отношений с Израилем. Поэтому Фода был отвергнут набожным истеблишментом и «Братьями-мусульманами», которые яростно осуждали его произведения; раздражал он и левых националистов, для которых сионистское государство оставалось врагом при всех обстоятельствах. Выбрав в качестве жертвы личность, не имевшую особой общественной поддержки,
333
В декабре 1992 г. (6 месяцев спустя после убийства Фарага Фоды) профессор литературного факультета Каирского университета Наср Абу Зейд представил свои труды на соискание должности заведующего кафедрой. На основании негативного отзыва, сочиненного другим профессором, являвшимся одновременно проповедником, близким к «Братьям-мусульманам», Абу Зейду было отказано под предлогом того, что он, в прошлом марксист, был не вправе писать об исламе. Н. Абу Зейд предлагал свое прочтение священных текстов, которое, разумеется, трактовало их как Творение Божие, но Творение, изложенное таким языком и в духе тех концепций, которые только и могли быть поняты обществом VII в. и которые, следовательно, допускали их современное толкование, отступавшее от буквы (так, рабство, которое Коран не запрещал и о котором он многократно упоминает, по мнению автора, уже не являлось актуальным для сегодняшнего мусульманина). Демарш Абу Зейда был расценен как святотатство — как по содержанию, так и потому, что его автор был человеком светским. Несмотря на поддержку многих интеллектуалов и других представителей университетской профессуры, соискатель подвергся ожесточенным нападкам со стороны набожного истеблишмента, близкого к «Братьям-мусульманам». В мае 1993 г. исламистские адвокаты, ссылаясь на отказ Абу Зейду в должности заведующего кафедрой, подали иск о расторжении его брака под предлогом того, что он, став вероотступником, не имел права оставаться женатым на мусульманке. Первоначально суд отклонил иск, поскольку его податели не являлись юридически заинтересованной стороной в деле. Однако позднее иск был принят к производству на основании положения шариата (хисбы), согласно которому каждый мусульманин имеет право «повелевать благое и запрещать дурное». В июне 1995 г. апелляционный суд Каира расторг брак супругов (без их на то согласия), которые через месяц эмигрировали в Нидерланды, где и проживают по сей день. Выдержки из трудов профессора доступны на французском языке (см.: AbouZeidN. Critiques du discours religieux. P.: Sindbad — Actes Sud, 1999). Об этом деле см.: Dupret В. Apropos de l affaire Abu Zayd // Maghreb-Machrek. 1996. Janvier-fevrier. № 151. P. 18; Un arret devenu une affaire // Egypte/Monde Arabe. 1997.1-er trim. № 29. P. 155; L'affaire Abu Zayd devant les tribunaux (traduction d'extraits des jugements) // Egypte/Monde Arabe. 1998. 2-е semestre. № 34. P. 169–201; Inter-Peuples. 1996. Mars. № 44.
Параллельно с кампанией запугивания светских интеллектуалов, «Гамаа исламийя» с лета повела наступление на иностранных туристов. Начав в июне с закладки самодельных взрывных устройств, она продолжила его обстрелами туристического парохода на Ниле и поезда. За этим последовали убийство английской туристки в октябре и нападение на немецких путешественников (получивших ранения) в декабре. Из Нью-Йорка вождь «Гамаа», шейх Омар Абдель Рахман, слал кассеты с записями, в которых характеризовал туризм как источник разврата и распространения алкоголизма и объявлял его харамом(запрещенным религией). По его стопам пошла часть «умеренного» исламистского движения, видевшая в развитии туризма, в частности израильского, одно из последствий проклинаемого исламистами мирного процесса на Ближнем Востоке. [334] И радикалы, и «умеренные» сожалели о гибели «невинных людей», но вину за это возлагали на полицейский произвол, вынуждавший «молодежь из «Гамаа»» защищаться всеми доступными средствами. В 1993 году теракты были перенесены в Каир, унося жизни многочисленных иностранных туристов и периодически повторяясь на протяжении последующих лет, завершившись бойней в Луксоре в ноябре 1997 года. Как и нападения на светских интеллектуалов, теракты против туристов побудили часть «умеренных» исламистов искать оправдание ярости радикалов в «безбожии государства». Это свидетельствовало о характере понимания ими данного явления и указывало на то, что бооьбе против режима «Гамаа» давала собственное обоснование, вынуждая остальные фракции движения идти за ней — если не в делах, то хотя бы на словах. Наконец, «война» против туризма представляла собой азартную игру для тех, кто на нее решался: при минимуме средств она причиняла египетскому государству значительный ущерб, нанося удар по его финансам [335] и зарубежному имиджу. Представители «умеренных» исламистов на Западе использовали разгул насилия, чтобы указать на непопулярность и недееспособность «безбожного государства»: они выступали за приход к власти набожной буржуазии, которая смогла бы восстановить порядок и в то же время благоприятствовала бы деятельности инвесторов и бизнесменов. Эти аргументы начинали встречать отклик, в частности, в некоторых политических кругах США. Однако государство стало не единственной жертвой краха туристической индустрии. Значительная часть египетского населения, которое было шокировано беспрецедентным в истории страны планомерным истреблением иностранцев, зарабатывала благодаря туристическому сектору: гиды, владельцы гостиниц и ресторанов, огородники, ремесленники, таксисты, а также члены их семей, жившие за их счет. Каковы бы ни были их политические или религиозные пристрастия, они ощутили существенное снижение уровня жизни и после некоторых колебаний были вынуждены отмежеваться от тех, кто явился тому причиной.
334
Записи проповедей Омара Абдель Рахмана воспроизводились в египетской прессе антиисламистского толка — сама их крайность, по мысли главных редакторов, должна была обернуться против их автора. Так, журнал «Аль-Мусаввар» от 4 декабря 1992 г. процитировал следующее высказывание слепого шейха: «Туризм, существующий в Египте, совершенно незаконен, является грехом и серьезным оскорблением. (…) Если «Гамаа исламийя» берет на себя задачу борьбы против такого положения вещей, то тем самым она лишь исполняет свой долг, преследуя зло» (см. также: «Сабах аль-Хейр» от 24 декабря 1992 г.). А еженедельник «Аш-Шааб», близкий взглядам «Братьев-мусульман», поместил написанную его главным редактором Аделем Хусейном (бывшим марксистом) претенциозную статью о том, «какой должна быть исламская патриотическая позиция по отношению к туризму». Эта позиция, говорилось в статье, «требовала, чтобы последний был подчинен положениям шариата и исламской морали». Автор сурово осуждал как эмиров Аравийского полуострова, приезжавших в Египет насладиться прелестями здешних проституток, так и израильских туристов, часто причастных к торговле наркотиками, фальшивой валютой и падких на призывы местных жриц любви (см.: Аш-Шааб. 1992. 2 октября; цит. по: RmssiUonA. Op. cit. P. 307–309).
335
Будучи главным источником дохода Египта, наряду с поступлениями от эмигрантов, туризм принес стране в 1991–1992 гг. более 3 млрд долларов. В декабре 1993 г. президент Мубарак заявил, что в тот год страна потеряла 2 млрд долларовых отчислений от туристической индустрии (см.: Ахбар аль-Яум. 1993. 11 декабря).
Однако стратегия крайней радикализации, избранная «Гамаа исламийя» в 1992 году, не былалишена логики, а ее претензии на то, чтобы подтолкнуть пауперизированную молодежь к мятежу, подпитывались не только вызовом, бросаемым государству, но и росшим влиянием «Гамаа» в бедных пригородных кварталах Каира, которые она надеялась повести за собой. Осенью 1988 года в предместьях Гелиополиса силам правопорядка уже приходилось входить в квартал, где активисты «повелевали благое и преследовали дурное». Однако еще более серьезная ситуация сложилась в Имбабе — пригороде, застроенном лачугами, которые теснились неподалеку от студенческого городка Каирского университета. Здесь проживало около миллиона человек (из 12 млн жителей египетской столицы). Лишенный элементарных удобств, этот пригород был населен сельскими мигрантами, в массе своей выходцами из Верхнего Египта. Имбаба являлся своего рода карикатурным символом внедрения радикальных исламистов в столицу. [336] Некоторые из обвиняемых, проходивших по процессу убийства Анвара Садата, были местными жителями, но в то время Имбаба и прилегавшая к ней «зона» служили скорее укрытием, нежели главным объектом пропаганды. Лишь в 1984 году, после выхода на свободу большинства активистов, они возобновили заселение пригорода в расчете расширить ряды «Гамаа исламийя» и создать неподконтрольное государству исламизированное пространство по модели диссидентских анклавов Верхнего Египта. Успех операции стал результатом встречи исламистских интеллектуалов-активистов 70-х годов — выпускников и студентов находившегося рядом университета — с квартальными лидерами, воплощавшими традиционную фигуру футувва(«молодцов») — этих то ли крестных отцов мафии, то ли заступников угнетенных, которые блюли общественный порядок в отсутствие представителей государственной власти. Эти крепкие парни, приверженцы боевых искусств, ударились в радикальный исламизм как раз тогда, когда тот был готов оценить их роль. Он принимал стратегию жесткого столкновения с властью и хотел привлечь к этой борьбе те социальные элементы, которые обладали «техническим» опытом насилия, организации банд, добывания оружия и боеприпасов на черном рынке и т. д.. [337] Встреча между интеллектуалами-исламистами и футуввасоздала условия для привлечения неимущей городской молодежи в ряды «Гамаа», которая и стала главной социально-политической силой Имбабы.
336
События в Имбабе стали предметом многочисленных газетных публикаций, социологических исследований и монографий. См.: МубаракХ. Аль-исламийюн кадимун [Исламисты идут]. Каир: Махруса, 1995; Guenena N., Ibrahim S. The Changing Face of Egypt's Islamic Activism. Washington: US Institute ofPeace, 1997. September. Много ценнейшей информации предоставил автору этих строк Патрик Хенни, поделившийся своими знаниями о квартале Имбаба, в связи с этим хочу выразить ему свою признательность.
337
Связь между радикальными исламистскими движениями, вставшими на путь насилия (или теми, кто ставил себе в заслугу его сдерживание), и «плохими мальчиками» — явление, часто наблюдавшееся в 90-е годы. О пригородах Алжира см.: Vergus M. Chroniques de survie dans un quartier en sursis // Exils et royaumes. P. 69; Martinez, L. La guerre civile. О «Черных мусульманах» («Black Muslims») США и некоторых пригородах французских городов см.: Kepel G. A l'ouest d'Allah (части 1 и 3). В Пакистане радикальную антишиитскую суннитскую партию «Лашкар-и Джхангви» возглавлял человек по прозвищу Хак Наваз-Пистолет. (Для сравнения: одним из лидеров «Гамаа исламийя» в Имбабе был некий Хасан-Карате).
В 1984 году Омар Абдель Рахман, «духовный вождь» группировки, начал обход местных мечетей, крупнейшие из которых стали оплотом активистов, сумевших занять социальное пространство через спорт, преподавание, организацию дружин, обеспечивавших исламский порядок в квартале, и давали отпор рейдам полиции. В ходе «завоевания» Имбабы, начавшегося с «исламизации» названий улиц, «Гамаа» подменяла собой традиционные посреднические институты, улаживая споры, прекращая конфликты между семьями, находившимися в состоянии кровной мести, и т. д. Наконец, сеть благотворительных ассоциаций, связанных с мечетями, заботилась о нуждающихся.