Ельцин

Колтон Тимоти

После завтрака Ельцин неожиданно сделал последнюю попытку спасти единое государство. Он сказал Кравчуку, что у него есть «поручение от Горбачева» — спросить, согласится ли Украина подписать соглашение, подготовленное в Ново-Огареве, «если Михаил Сергеевич и другие пойдут на то, чтобы Украина получила больше прав и свобод?». Кравчук сказал, что раньше это было бы возможно, но теперь уже нет, и Ельцин выразил понимание такой позиции. Затем лидеры трех стран пошли ва-банк: они закрепили соглашение, подготовленное Гайдаром [762] . Подписание состоялось около 13.00, в воскресенье 8 декабря. От лица России документ подписали Ельцин и Бурбулис. В 14 статьях как непреложный факт фиксировалось исчезновение Советского Союза («Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование»), а также создание Содружества Независимых Государств (СНГ) со штаб-квартирой в Минске, наделенного ограниченной надгосударственной властью решать вопросы торговли, финансов, свободы передвижения и общей безопасности. Правопреемником СССР становилась Россия, а не СНГ; именно она унаследовала обязательства и права Союза, среди которых было, как вскоре выяснилось, место постоянного члена Совета Безопасности ООН с правом вето. Ельцин позвонил президенту США Джорджу Бушу, а затем министру обороны СССР Евгению Шапошникову, чтобы сообщить новости. В разговоре с Бушем роль переводчика исполнял министр иностранных дел Козырев. «Господин президент, — сказал Ельцин Бушу, — Советского Союза больше нет». Ельцин нервничал, и у Буша создалось впечатление, что он читал заранее заготовленное заявление. Поскольку хозяином встречи был Шушкевич, ему и выпала неблагодарная роль сообщить о произошедших событиях Горбачеву. Пока Ельцин не закончил разговор с Бушем, дозвониться до Кремля не удалось. Горбачев потребовал позвать Ельцина к телефону и обвинил его в интригах и в том, что главу зарубежного государства известили обо всем раньше, чем президента СССР. Ельцин ответил, что Горбачев должен понять: у них не было иного выхода, кроме подписания соглашения [763] . Ельцин опасался, что военные или КГБ, возможно с попустительства Горбачева, возьмут дело в свои руки. 9 декабря, по позвращении из Беларуси, прежде чем встретиться с Горбачевым, он спросил по телефону, будет ли гарантирована его безопасность. Горбачев обещал, что будет [764] .

762

Кравчук Л. Когда Беловежские соглашения были подписаны, Ельцин позвонил Бушу // http://president.org.ur/news/news-140783.

763

Подробности см. там же: Кравчук Л. Неконтролируемый распад СССР привел бы к миллионам жертв //Bush G., Scowcroft B. World Transformed. Р. 554–555; Горбачев М. Жизнь и реформы. Т. 2. С. 601.

764

Горбачев М. Жизнь и реформы. Т. 2. С. 600.

Российский Верховный Совет ратифицировал Беловежское соглашение 12 декабря, через час после начала обсуждения. Из 252 депутатов против проголосовали шестеро, семеро воздержались. 16 декабря в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца Ельцин принимал Джеймса Бейкера; на встрече присутствовал Шапошников. Ельцин приветствовал Бейкера словами: «Добро пожаловать в этот российский дом на российской земле». Бейкер заявил, что американцы «с неодобрением» смотрят на попытки унизить Горбачева после того, как он ушел в отставку. «К Горбачеву должны относиться с уважением, — успокоительно ответил Ельцин. — Настало время, когда наши лидеры могут с почетом уходить на покой» [765] .

765

Baker J. A. The Politics of Diplomacy: Revolution, War, and Peace, 1989–1992. N. Y.: Putnam’s, 1995. Р. 569–570 (курсив добавлен); Talbott S. America Abroad // Time. 1992. October 26.

21 декабря, на встрече в Алма-Ате, к СНГ присоединились восемь бывших советских республик (Эстония, Латвия и Литва так никогда и не подписали этот договор, Грузия присоединилась к Содружеству в 1993 году). Покоряясь неизбежному, Горбачев 23 декабря обсудил условия своей отставки с Ельциным и Александром Яковлевым. В среду 25 декабря он ушел с поста Президента Советского Союза, выступил по телевидению с заявлением и передал контроль над 35 тысячами ядерных боеголовок страны Борису Ельцину. Горбачев назвал расчленение СССР ошибкой и предательством тысячелетней российской истории, но признал, что был не в состоянии это предотвратить. Выступление Горбачева длилось 38 минут; после этого с кремлевского флагштока спустили красный флаг с серпом и молотом, и через пять минут на ледяном ветру развевался российский триколор. Горбачев и Ельцин до самого конца спорили об условиях передачи власти. Они договорились встретиться один на один в кабинете Горбачева, но Ельцин, сочтя отдельные части телевизионного выступления своего противника чрезмерно критическими, потребовал, чтобы Горбачев принес «ядерный чемоданчик» (черный дипломат Samsonite, в котором хранились коды для приведения в действие ядерного арсенала) в другое место в Кремле. В конце концов они прибегли к помощи Шапошникова, который и получил устройство от Горбачева через десять минут после его речи [766] . Советский Союз прошел тот же путь, что прежде был совершен Османской и Австро-Венгерской империями, и разделился на 15 государств.

766

Грачев А. Дальше без меня: уход президента. М.: Прогресс, 1994. С. 247–248; интервью Шапошникова. После августовского путча сообщалось, что Горбачев консультировался с Ельциным о контроле над атомным оружием. Dunlop J. B. Rise of Russia. Р. 269.

Для Горбачева все возможные альтернативы несли одну лишь горечь. Можно было уговаривать Ельцина работать вместе, чтобы сохранить Союз. После путча Яковлев тщетно умолял Горбачева сделать Ельцина вице-президентом; несколько раз с похожими предложениями выступал Георгий Шахназаров. Горбачев и пальцем не пошевелил. Можно было сделать красивый жест и отказаться от поста Президента СССР в пользу Ельцина. Шапошников считал такой вариант развития событий разумным и полагал, что после этого можно было бы провести всесоюзные выборы, но существовавшие на тот момент непростые отношения между гражданскими и военными лицами не позволили ему сказать об этом ни Горбачеву, ни Ельцину. Сам Горбачев в конце августа обсуждал подобную возможность с Гавриилом Поповым, занявшим пост мэра Москвы («может быть, все отдать Борису»); примерно в то же время с Ельциным об этом говорил Эдуард Шеварднадзе. Попов высказался против, поскольку полагал, что, став президентом СССР, Ельцин разгонит все нероссийские элиты [767] . Ельцин слышал об этих разговорах, но считал их «несерьезными», а советское президентство после заговора — «эфемерной должностью» [768] .

767

Александр Яковлев, второе интервью с автором, 29 марта 2004; интервью с Шахназаровым, Поповым и Шапошниковым; Логинов В. Союз можно было сохранить. С. 473 (о Шеварднадзе). В мемуарах Попов пишет, что Ельцин мог стать президентом и России, и Советского Союза, и сожалеет о том, что не попытался убедить Ельцина поступить именно так. Попов Г. Снова в оппозиции. М.: Галактика, 1994. С. 260, 269.

768

Второе интервью Ельцина; интервью с Русланом Хасбулатовым, 26 сентября 2001. В «Записках президента» (с. 154–155) Ельцин пишет, что мысль о том, чтобы заменить Горбачева, вызывала у него отвращение: «Но этот путь для меня был заказан. Я психологически не мог занять место Горбачева». 10 декабря Горбачев говорил Шеварднадзе, что если бы Ельцин в августе был готов занять его пост, то такое решение можно было бы принять. См.: Логинов В. Союз можно было сохранить. С. 473.

Единственным оставшимся выходом для Горбачева было применение силы. Но это было не в его духе, а его проявлявшееся с 1989 года нежелание брать на себя ответственность за применение силы в различных местах привело к тому, что офицерский корпус относился к нему с крайним недоверием. После путча преторианские амбиции генералов поутихли. В конце ноября советский президент в своем кремлевском кабинете принял Шапошникова, чтобы поинтересоваться его мнением о возможности военного захвата власти за определенный период времени, после которого армию следовало вернуть в казармы. Шапошников ответил, что организаторы непременно окажутся в тюрьме, на что Горбачев сказал, что его вопрос был чисто гипотетическим. Министр добавил, что армия не имеет снаряжения и подготовки, необходимой для выполнения полицейских функций, да и Ельцин не будет потакать ничему подобному. Повторится то, что произошло в августе, или выйдет еще хуже — «горы трупов и море крови» [769] .

769

Шапошников Е. Выбор. 2-е изд. М.: ПИК, 1995. С. 138 (цитата); интервью Шапошникова.

Ельцин обладал более крепким внутренним стержнем и имел куда больший политический капитал, поэтому перед ним открывалось больше возможностей. Разумеется, власть имела для него значение, но его действия в конце 1991 года были продиктованы не только этим моментом [770] . Он выступил против постсоветской федерации по двум причинам. Во-первых, он скептически относился к перспективам такого развития событий. Семь союзных республик (три прибалтийские, три кавказские и Молдова) проигнорировали переговоры [771] . Украина приняла участие в нескольких консультациях, но Кравчук ни разу не появился в Ново-Огареве. Его отказ подписать соглашение стал соломинкой, которая сломала спину верблюду.

770

В «Демократизации и революции» (с. 465) Хафф пишет, что все дело было во власти: «Ельцин не сумел устоять перед соблазном избавиться от Горбачева, попросту устранив его должность». Он не учитывает того, что «должность» Горбачева исчезла с разрушением Советского Союза. Горбачев в мемуарах описывает Ельцина как властолюбивого и двуличного, а также подверженного влиянию антисоветски настроенных людей вроде Геннадия Бурбулиса.

771

Это не могло быть единственным условием Ельцина, поскольку он принимал проекты договора, которые не были подписаны всеми республиками. Он, похоже, считал, что принудить республики к сотрудничеству можно будет простым способом: тем, кто не подпишет договор, природные ресурсы России будут продаваться по мировым ценам. Стюарт (Stewart G. E. SIC TRANSIT. Р. 22) называет это «решением cash and carry» (за наличный счет и без доставки на дом).

Но, по моим представлениям, решающее значение для Ельцина имело другое: он выступил против неоСССР, потому что хотел создать российское государство — самостоятельное, управляемое, способное к модернизации и нормализации. Иными словами, вместо того чтобы спасать старую империю, он предпочел построить новую страну [772] . В своей новой протостране — в России, которая избрала его своим президентом, — он больше всего хотел уйти от коммунистических порядков. Первым шагом стало его выступление на российском съезде 28 октября, в ходе которого Ельцин призвал Россию к проведению радикальной экономической реформы. Основным ее компонентом должна была стать либерализация цен — то, чего боялся и что многократно откладывал Горбачев. Анатолий Черняев в своем дневнике выражает по-горбачевски придирчивое мнение о ельцинской неотесанности, но критика тонет в панегирике его харизме, где упоминаются даже лидеры Французской революции:

772

Эти категории были введены в: Szporluk R. Dilemmas of Russian Nationalism // Problems of Communism. № 38. (July — August 1989). P. 16–23. Джон Данлоп (Dunlop J. B. Rise of Russia. Р. 266–267) пишет, что осенью 1991 года Ельцин действовал как «бархатный империалист», но мне такой ярлык не кажется полезным. Ельцин думал о Российском государстве, хотя и надеялся, что Россия сохранит влияние на бывшие советские республики.

«Доклад Ельцина… это, конечно, прорыв к новой стране, к новому обществу. Хотя все идеи и все замыслы выхода именно „к этому“ заложены в „философии“ горбачевской перестройки. Но сам он [Горбачев] не сумел вовремя порвать со своими привычками, хотя и не раз признавался: „Все мы из прошлого…“ Увы! Не у всех хватило силы порвать с этим прошлым до конца, а главное — вовремя!

Его [Ельцина] доклад — это или грудь в крестах, или голова в кустах. Но в России всегда так делались большие дела. М. С. [Горбачев] дальше Мирабо не пошел. Этот выйдет в Наполеоны, перешагнув через дантонизм, робеспьеризм, барассизм и даже через „бешеных“…

Он бросил народу надежду… Это признак харизмы, при всей примитивности его как личности… Как личность он — посредственность и серость, но как „вождь“ в данной конкретной ситуации — то, что надо.

И ставка — на Россию. Опять и опять повторяю: историческая ошибка Горбачева — что он, повязанный психологией „интернационализма“, не понял роли России. Сочувствую ему сейчас по-человечески. Он инстинктивно понимает, что не только бессмысленно себя сейчас противопоставлять Ельцину, но с точки зрения интересов страны просто нельзя. У него нет альтернативы… Выход в иррационализме русской консолидации, в сплачивающем людей отчаянии» [773] .

773

Черняев А. 1991 год. С. 259–260.

Черняев отлично прочувствовал привлекательность Ельцина. Российский лидер не мешкая продвигался вперед. Он нашел способ выковать надежду из отчаяния. Отказавшись от устаревшей доктрины и связанной с ней имперской структуры, он сделал ставку на национальное сообщество, в котором люди имели общие материальные интересы и взаимные социокультурные склонности. Он прошел через дверь, которую родившийся под несчастливой звездой Горбачев приоткрыл, но так и не решился переступить ее порог. Ельцин же сделал это, по своему обыкновению, одним ударом. «Я всегда был склонен к простым решениям, — написал он в „Президентском марафоне“. — Всегда мне казалось, что разрубить гордиев узел легче, чем распутывать его годами» [774] . В 1991 году в его руках оказался меч, и он ни минуты не раздумывал, стоит ли им воспользоваться.

774

Ельцин Б. Президентский марафон. М.: АСТ, 2000. С. 31.

Анализируя «сгущенную историю» с 1985 по 1991 год с позиции «а что, если бы», мы обнаруживаем множество противоречащих фактам ситуаций [775] . Борис Ельцин вовсе не был неудержимой силой. Его отношения с Горбачевым и Егором Лигачевым, которые перевели его в Москву, даже в лучшие времена были напряженными. Если бы они могли предвидеть, как он себя поведет, то конечно же оставили бы его в Свердловске. В Москве два премьер-министра СССР подряд терзались дурными предчувствиями относительно ельцинских способностей и изменчивости, однако их сомнениям не придали значения. Горбачев вполне мог оставить Ельцина на прежнем месте после бунта в 1987 году или пригласить его назад на партийной конференции в 1988 году. Он мог бы проявить предусмотрительность и выслать Ельцина из страны на время выборов 1989 года. Даже после выборов было еще не слишком поздно для того, чтобы признать популярность Ельцина и назначить его главой правительства. КПСС, будь она лучше мотивирована и организована, могла бы не дать российскому парламенту избрать Ельцина своим председателем в 1990-м и учредить пост президента в 1991 году. Программа «Пятьсот дней» была отличной возможностью смягчить его позицию, но ее упустили. Если бы советские лидеры проявили больше гибкости, русские так не озлобились бы, а более адаптивная позиция по союзному договору могла бы побудить Ельцина согласиться на компромиссные предложения. Если бы в августе 1991 года не произошел опереточный путч, у Горбачева было бы время подготовить некий гибридный переходный режим. И будь заговорщики порешительнее, то переворот мог бы закончиться для Ельцина в лучшем случае арестом, а в худшем — гибелью в бойне возле Белого дома.

775

Эта фраза из книги: Beissinger. Nationalist Mobilization and the Collapse of the Soviet State.