Ельцин
Шрифт:
Именно поэтому Ельцин не устранил КГБ, орудие принуждения КПСС, хотя вполне мог сделать это в 1991–1992 годах. Это было неожиданным поворотом событий. Хотя у Ельцина до 1987 года были личные товарищеские отношения с некоторыми офицерами КГБ, в бытность свою оппозиционером у него появились основания не доверять этой организации. В 1989 году Ельцин был одним из нескольких депутатов, не поддержавших в Верховном Совете СССР кандидатуру Владимира Крючкова, и, как рассказывал один из его добровольных помощников, у него развилась «шпиономания», «в каждом новом человеке ему виделся стукач из КГБ». Когда его спрашивали об очередном желающем стать его помощником, он постукивал двумя пальцами по плечу — так в Советском Союзе предупреждали о подслушивании [942] . Ельцин знал об участии КГБ и Крючкова в путче 1991 года — и по личному опыту, и от пяти различных комиссий, расследовавших те события, одну из которых, возглавляемую Сергеем Степашиным, Ельцин назначил лично.
942
Мезенцев В. Окруженцы // Рабочая трибуна. 1995. 29 марта. Ч. 4. При голосовании по кандидатуре Крючкова, которое проходило в июле 1989 года, 29 депутатов воздержались, шесть проголосовали против.
Комиссии доложили о своей работе, но Ельцин, казалось, утратил желание перетряхнуть эту организацию сверху донизу. Как сухо пишет в мемуарах Вадим Бакатин, последний председатель советского КГБ, люди Ельцина хотели всего лишь «поменять вывеску с „КГБ СССР“ на „КГБ РСФСР“» [943] . Это утверждение нельзя считать полностью справедливым, поскольку Ельцин согласился с решением закрыть Пятое главное управление, которое имело сеть тайных осведомителей и вело охоту за диссидентами, и постановил ограничить обязанности комитета контрразведкой и государственной безопасностью. После эксперимента с подчинением ведомства Министерству внутренних дел в 1992 году было создано Министерство безопасности, в 1993 году — Федеральная служба контрразведки (ФСК), а в 1995 году — Федеральная служба безопасности (ФСБ). В результате ельцинской реформы ведомства независимость получили службы, занимавшиеся внешней разведкой, охраной границ, безопасностью руководителей государства и правительственной связью. Все эти службы находились на коротком политическом поводке; Ельцин следил за ними и получал отчеты по дискретным каналам.
943
Бакатин В. Избавление от КГБ. С. 120. См. также: Waller J. M. Russia: Death and Resurrection of the KGB // Demokratizatsiya/Democratization. № 12 (Summer 2004). Р. 333–355.
Но кардинальной реформы вроде той, что положила конец СГБ в Чехословакии и Штази в Восточной Германии, в России не произошло. В стране были люди, которые хотели пойти этим путем. Осенью 1991 года Гавриил Попов просил Ельцина сделать его председателем КГБ. По словам Геннадия Бурбулиса, Попов хотел «выкорчевать» эту организацию — вскрыть ее снизу доверху, сделать ее секреты достоянием гласности, держать ее остатки под строгим, многосторонним гражданским контролем. Ельцин не согласился. Бурбулису он сказал, что КПСС была мозгом страны, а КГБ — ее позвоночником: «И вот разрушать спинной мозг после того, как опустела голова, — ему явно очень не хотелось» [944] . Ельцин сохранил позвоночник целым из страха перед множеством угроз — угроз политической стабильности, демократии, национальному единству и сохранению российского оружия массового уничтожения [945] .
944
Геннадий Бурбулис, третье интервью, проведенное Евгенией Альбац, 31 августа 2001.
945
Эти страхи были небеспочвенными. Одна из трудностей в определении новых обязанностей бывшего КГБ заключалась в том, что «многие функции и структуры этой организации были необходимы для сохранения демократического общества». Waller J. M. Russia: Death and Resurrection. Р. 347.
Последний шанс для более решительных мер был упущен в 1993–1994 годах. Ельцин считал, что Министерство безопасности подвело его во время конфликта с парламентом (см. главу 11). Министр Виктор Баранников — некогда любимец президента, в августе 1993 года отправленный в отставку за нарушение этических норм, — присоединился к антиельцинским кругам и возглавил теневое министерство безопасности во «временном правительстве» Александра Руцкого. 4 октября 1993 года сотрудники службы безопасности, которыми теперь командовал Николай Голушко, позволили десяткам депутатов и их вооруженным сторонникам уйти через подземные туннели [946] . В декабре Ельцин заменил Голушко бывшим парламентарием Сергеем Степашиным и выпустил заявление, в котором назвал все перемены в бывшем КГБ носившими «внешний, косметический характер» без какой бы то ни было «стратегической концепции» [947] . Комиссию по расследованию деятельности служб безопасности возглавил Олег Лобов, а одним из ее членов стал политзаключенный брежневских времен Сергей Ковалев. Ковалев просил предоставить ему список офицеров, которые в прошлом следили за диссидентами, но так его и не получил. Лобов «сказал, что Борис Николаевич не имеет в виду никаких радикальных перемен… что мы не можем лишаться профессионалов» [948] . Сокращение штата в ФСК к середине 1994 года прекратилось, и процесс пошел в обратную сторону. Ельцин снова вернулся к уверенности, что достаточно раздробить службу безопасности — заменить левиафана многоголовой гидрой, — ограничить службу надзора, установить демократический контроль, им самим же в качестве главы государства и осуществляемый, и не будить лихо, пока оно спит. Братство действующих и отставных офицеров КГБ, вне зависимости от рода их занятий, будь то слежка, иностранная разведка или бизнес, продолжало свое существование. Только выйдя на пенсию, Ельцин признался Александру Яковлеву в том, что «он тут не все додумал» и потратил много усилий на то, чтобы изменить систему командования, в то время как сущность организации осталась незатронутой [949] .
946
Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М.: Интербук, 1997. С. 175; Александр Коржаков, интервью с автором, 28 января 2002.
947
Указ № 2233, 21 декабря 1993 // Российская газета. 1993. 24 декабря.
948
Сергей Ковалев, интервью с автором, 21 января 2001.
949
Второе интервью А. Яковлева.
Последним внутренним барьером Ельцина была его неготовность «продать» российскому обществу общий курс реформ. На самом деле ему просто не хватило способностей, необходимых для того, чтобы заниматься идеологической работой с населением. К 1991 году он окончательно отказался от публичных выступлений в качестве партийного босса ради вечеров вопросов и ответов, острых интервью, массовых митингов и парламентских запросов. В литературе и устных выступлениях он ценил краткость и любил вытащить из кармана заготовленный текст речи и швырнуть скомканный листок в мусорную корзину. В девяти случаях из десяти это был спектакль: Ельцин или знал текст наизусть и мог произнести его без бумажки, или у него имелся запасной вариант, который он потом и читал. Но в роли президента ему нужно было обращаться к нации в целом, а не просто к собравшейся аудитории, и совмещать в себе качества эффективного продавца с достоинством главы государства. Это означало общение с людьми с помощью средств массовой информации, к которым россияне в советские времена утратили доверие. Эту роль он исполнял без всякого рвения. Он был не против делать что-то перед телевизионными камерами — ему не нравилось позировать [950] . Недовольно ворча, он отдавался в руки гримеров и парикмахеров (кстати, парикмахера он унаследовал от Горбачева), читал текст с телесуфлера. Он тщательно отрабатывал свои речи со спичрайтерами, всегда предпочитал лаконичность, бодрые фразы и эффектные паузы; они работали с ним над его произношением, над искоренением уральских провинциальных речевых особенностей — например, его раскатистого «р», просторечных выражений вроде «шта» вместо «что» и проглатывания «е», из-за чего «понимаешь» превращалось в «понимаш» [951] .
950
«Сниматься для меня — тяжкий труд. Как и вообще любое регламентированное, подневольное поведение. Здесь с меня сходит, как говорят, семь потов, и сам на себя я смотреть на телеэкране страшно не люблю». Цит. по: Ельцин Б. Записки президента. С. 37. В Свердловске до 1985 года Ельцин блистал на телеэкране, когда делал что-нибудь конкретное, например отвечал на письма граждан.
951
Источник: интервью бывших сотрудников Ельцина. По общему положению см. также: Ильин А. Л. Отзвук слова: из опыта работы спичрайтеров первого Президента России. М.: Николо М, 1999.
Недостаток Ельцина как защитника и пропагандиста реформ был не в том, что он выбрал неверный подход в какой-то одной ситуации, когда такая защита была необходима, а в том, что уровень и успешность его усилий менялись от раза к разу. Он не предложил никакого броского названия для обозначения конечной цели своих радикальных реформ, такого, как, например, «Новый курс» или «Великое общество». Он никогда глубоко не разбирался в том, как соотносятся между собой экономическая, социальная и политическая грани реорганизации России. Ельцин не хотел заниматься этим сам, но, по словам Сергея Филатова, сменившего на посту руководителя администрации президента Юрия Петрова, «очень ревностно относился, когда это делали другие» [952] .
952
Филатов С. Совершенно несекретно. М.: ВАГРИУС, 2000. С. 103.
Нежелание Ельцина продвигать ельцинизм происходило от нелюбви к поучительным речам и от убеждения в том, что пустые обещания уже наскучили населению, по горло сытому выступлениями лидеров советских времен и горбачевской перестройки [953] . По воспоминаниям Валентины Ланцевой, которая была первой помощницей Ельцина по связям с общественностью, поначалу краткость была вполне уместна: «Рядом с многословным… Горбачевым Борис Николаевич… ближе был к народу вот этой своей неуклюжестью, медвежестью. Он… мог ответить только одним словом — да или нет. И это было очень важно для народа» [954] . Но когда советская власть пала, россияне захотели убедиться в том, что их жертвы были не напрасны, и получить ориентиры для продвижения вперед. И Ельцин оказался не лучшим претендентом на эту роль. Когда на встрече в Кремле в 1994 году Мариэтта Чудакова посоветовала ему каждые две недели выступать по телевидению, Ельцин схватился за челюсть, словно у него разболелись зубы [955] . Марк Захаров, который тоже присутствовал на той встрече, говорил об угрозе идейного и информационного вакуума, открывающего возможности для политических фанатиков и шарлатанов. Ельцин же ответил, что любой системный маркетинговый план станет новым перепевом тоталитаристского промывания мозгов: «Что же вы предлагаете нам, как при Геббельсе, министерство пропаганды теперь вводить, что ли?» [956] В мемуарах 1994 и 2000 годов Ельцин защищал свое неприятие любой идеи «сияющей вершины, до которой нужно дойти». Напыщенность, по его мнению, была ни к чему. «Не нужна пропаганда новой жизни. Новая жизнь сама собой убедит людей в том, что она уже есть» [957] .
953
Велеречивость Горбачева напоминала Ельцину Льва Толстого, монументальные романы которого он так не хотел читать в березниковской школе. Ельцин, второе интервью с автором, 9 февраля 2002.
954
Валентина Ланцева, интервью с автором, 9 июля 2001.
955
Мариэтта Чудакова, интервью с автором, 14 апреля 2003.
956
Марк Захаров, интервью с автором, 4 июня 2002. Егор Гайдар имел аналогичную беседу с Ельциным весной 1992 года, в ходе которой предложил создать новое подразделение для пропаганды реформ. «Егор Тимурович, — сказал Ельцин, — вы хотите мне предложить воссоздать Отдел пропаганды ЦК КПСС. Так вот, при мне этого не будет». Цит. по: Мороз О. Как Борис Ельцин выбирал себе преемника // Известия. 2006. 7 июля.
957
Ельцин Б. Записки президента. С. 397; Он же. Президентский марафон. С. 63 (курсив добавлен).
Отчасти инстинктивные, отчасти почерпнутые из советского прошлого, эти действия были равносильны выплескиванию ребенка вместе с водой. Защита посткоммунистических реформ угрожала эксцессами не в большей степени, чем упразднение КГБ могло подорвать государство. Сравнительный опыт убедительно свидетельствует, что политическая трибуна находит себе применение и при демократии, не только при тирании. В свободном государстве красноречие лидеров может склонить общественное мнение в пользу правительственных программ, сформировать общественную сферу и ограничить разброс голосов избирателей [958] . Отказавшись от пропаганды, Ельцин не смог сделать свою тихую революцию привлекательной для получившего политические права населения и вдохнуть жизнь в дискуссию о том, куда должна двигаться Россия на своем долгом пути.
958
Множество исследований установили политическую значимость риторики американских президентов, однако что имеет большую важность — миф или суть, — по-прежнему остается спорным вопросом. См.: Tulis J. K. The Rhetorical Presidency. Princeton: Princeton University Press, 1987; Speaking to the People: The Rhetorical Presidency in Historical Perspective / Ed. R. J. Ellis. Amherst: University of Massachusetts Press, 1998; Parry-Giles S. J. The Rhetorical Presidency, Propaganda, and the Cold War, 1945–1955. Westport, Conn.: Praeger, 2002.
Глава 11
Раскол и объединение
Став лидером страны, Ельцин был намерен сосредоточиться на экономике и к правительственным структурам отнесся с нарочитым пренебрежением. Впоследствии он называл такое поведение неправильным: «Да, наверное, я ошибся, выбрав главным направлением наступление на экономическом фронте, оставив для вечных компромиссов, для политических игр поле государственного устройства». Это подвергло риску само осуществление экономической программы: «не подкрепленные политически, реформы Гайдара повисли в воздухе…» [959] . Скоро Ельцин пересмотрел свою позицию: чтобы использовать государство в своих целях, его нужно объединить, причем так, чтобы не другие, а именно он получил возможность направлять события в нужное русло [960] .
959
Ельцин Б. Записки президента. М.: Огонек, 1994. С. 166–167.
960
Как говорит один эксперт, конституционная политика связана с соединением всех составных частей государства или будущего государства, с сохранением или удержанием этого единства. Третий путь наиболее справедлив в отношении ельцинской России. См.: Stepan A. Russian Federalism in Comparative Perspective // Post-Soviet Affairs. № 16 (April — June 2000. Р. 133–176.
Конституционные возможности, открывавшиеся перед ним в 1991 году, оптимизма не внушали. Попытка переустройства российских институтов в момент, когда Россия разбиралась с советским наследием, многими была бы сочтена неуместной и провоцирующей раздоры. Среди тех, кто выступал решительно против, был Егор Гайдар. Если бы он взялся за этот узел проблем, Ельцину пришлось бы столкнуться с другими представителями власти — в том числе со Съездом народных депутатов, где рассчитывать на поддержку не приходилось. Даже если бы он каким-то образом инициировал новые парламентские выборы, то избиратели, как он признавал позднее, вполне могли и не выбрать «других, „хороших“, депутатов» [961] .
961
Ельцин Б. Записки президента. С. 165.